Корень нации. Записки русофила. Владимир Осипов

Читать онлайн.
Название Корень нации. Записки русофила
Автор произведения Владимир Осипов
Жанр Документальная литература
Серия Национальный бестселлер
Издательство Документальная литература
Год выпуска 2008
isbn 978-5-4438-0046-2



Скачать книгу

Последняя надежда ГПУ. Единственная очная ставка была с ним. Хмелев показал, что я давал ему номера «Вече» для передачи за бугор. Я категорически отрицаю: «Вздор! Я давал «Вече» ему самому для чтения». Добавил не без коварства: «Он всегда ревновал меня к своей жене». (Еще бы: это была моя первая жена, до моего ареста за «площадь Маяковского».) Подскочил прокурор: «При чем тут это?» А при том, гражданин Дроздов, что ЭТО сразу обесценивает показания: личная неприязнь, месть. Хмелев смущен: «Может быть, Осипов действительно не имел в виду передачу журналов за границу, но мне так казалось…» Дурачок дал на себя показания: значит, онто сам, выходит, по собственной инициативе отправлял «Вече» злодеям? Урок: отказ от показаний всегда предпочтительнее. Тем более, что Брежнев не втыкал иглы под ногти, не гладил раскаленным утюгом по коже. Он был добр и гуманен: пытки исключительно моральные, психологические.

      Итак, следователям УКГБ по Владимирской области не удалось доказать мое «сотрудничество» с НТС. Обычно следствие по политическому делу развивается в сторону расширения. Часто подследственные не выдерживают многомесячного выпытывания и если не топят других, то топят самих себя. В моем случае следствие сузилось. Важнейший пункт обвинения отпал. По этому поводу чекисты оформили целый документ: «Постановление об исключении из обвинения одного из эпизодов» с санкцией прокурора области и начальника УКГБ Пономарева. Это был единственный документ, который я подписал во время следствия. Ни один протокол допроса мною не был подписан. На каждой странице пометка: «От подписи отказался». Эстонский правозащитник Калью Мятик поступил, пожалуй, еще лучше: он вовсе не выходил из камеры на допрос. Сначала надзиратели его носили, потом надоело возиться, оставили в покое. Не хочу, чтобы мой стерильный отказ от показаний выглядел похвальбой. Во-первых, это было второе мое следствие, второй арест, у меня был большой опыт. Во-вторых, к сожалению, в этом случае срабатывало не христианское смирение, хотя я молился утром, на прогулке и перед сном, а скорее ожесточение. Быть может, это была естественная реакция солдата в бою, но любви к врагам и должной кротости, увы, не было. Ожесточение вытесняло страх. «Что вы ведете себя, как в фашистском застенке?» – говорил Плешков. Голодал я двенадцать суток – с 28 ноября по 10 декабря. На девятый день в камеру явились врачи. Принесли еду – жидкость и кишку. Стали кормить меня через зонд. Я не сопротивлялся, но с непривычки половина влитого отрыгнулась обратно. Сокамерник-стукачок из уголовников все вытер. Я не гнал «наседку» из камеры. Он был достаточно услужлив, а взамен все равно поселят такого же. Потом в зоне было немало голодовок, и зэки обсуждали: следует ли сопротивляться принудительному кормлению. Например, латышского диссидента Майгониса Равинына, сопротивлявшегося принудительному кормлению, валили на пол и специальным металлическим приспособлением (типа – плоскогубцы наоборот) разжимали зубы, которые, конечно, при этом крошились.