Путин. Наши ценности. Алексей Чадаев

как государственники, как сторонники текущего политического курса, даже если критиковали нынешний режим по иным пунктам. Противники такого признания могли быть сколь угодно лояльны государству по другим вопросам, но однозначно были отнесены к оппозиционерам, а в более радикальной интерпретации – и к «пятой колонне», и к «национал-предателям».

      При этом, как было сказано выше, в рамках «крымского консенсуса» число сторонников оппозиции резко уменьшилось и сама группа так называемых «несистемных оппозиционеров» обросла дополнительными чертами, характерными для замкнутых, а то и откровенно сектантских сообществ. Публичная обструкция, исключение из рядов, поиск «тайных предателей» и раньше были характерны в этой среде. Параллельно степень радикализма высказываний и публичного поведения оппозиционеров только возросла, что стало дополнительным стимулом к изоляции и уменьшению численности. Такого рода радикализм и перманентная экзальтация, нежелание видеть очевидных вещей и понимать особенности текущего политического состояния страны оттолкнули от протестующих против режима очень и очень многих.

      «Крымская весна» стала результатом многолетнего идеологического и политического курса, избранного Владимиром Путиным. Ещё в 2005 году в Германии, отвечая на вопросы журналистов немецких телеканалов ARD и ZDF по поводу сожалений о распаде СССР в послании к Федеральному собранию того года, Путин заявил: «На мой взгляд, мы вместе с водой и ребёнка выплеснули – вот в чем проблема. Освобождение от диктатуры не обязательно должно было сопровождаться развалом государства».

      Своеобразным маркером стал вопрос «чей Крым?», и именно по нему российское протестное сообщество, равно как и лояльное большинство, определяло принадлежность к тому или иному лагерю.

      Более того, уже тогда, в 2005 году, Путин говорил и о разделении российского народа, как о противоестественном положении дел: «Представьте себе, что в один прекрасный момент люди проснулись и узнали, что они с этого дня, оказывается, живут не в общем государстве, а оказались за границами Российской Федерации, хотя всегда идентифицировали себя как часть русского народа. И этих людей не пять, не десять человек, и даже не тысяча и не миллион. Их 25 миллионов человек. Только вдумайтесь в эту цифру! Вот это и есть трагедия совершенно очевидная, которая сопряжена с разрывом родственных, хозяйственных связей, с потерей всех накоплений, которые люди складывали в сберегательный банк на протяжении всей своей жизни, с рядом других тяжелых последствий. Разве это не трагедия для конкретных людей? Конечно, это трагедия!»

      Таких заявлений со стороны главы государства в разное время было сделано множество. Но отношение к ним в обществе было скорее как к «благим пожеланиям» и невыполнимым мечтам. Тем более что серия программ по репатриации «советских русских» в Россию все эти годы не давала каких-то заметных результатов. Как минимум на публичном медийном уровне об этих результатах говорилось крайне мало