Белый человек. Александр Кондратьев

будто кто-то выключил звук. Анатоль невольно поймал себя на мысли, что этот нелепый плач был направлен вовне – Анастасия не столько оплакивала дочь, сколько показывала окружающим, как велико ее горе.

      «Что за семейка?» – подумал доктор и решительно покатил в направлении дома старосты.

* * *

      На руку Григория страшно было смотреть – будто староста засунул ее в печь и хорошо прожарил. Кто-то заботливо подобрал пальцы, разлетевшиеся во все стороны при взрыве, и они лежали на испачканном платке на столике у кровати. Там же лежала потрепанная книжка, которую Григорий, видимо, читал на ночь.

      Что делать с этими пальцами, Анатоль не имел не малейшего представления. «Использовать как закладки?» – съязвил он внутри себя. Будь он чуть более искусным врачом, наверное, он смог бы пришить их обратно, вот только пришивать их было решительно не к чему.

      Отвратительная рана снова напомнила Анатолю об ужасах войны. Живот скрутило, и доктора едва не вырвало. Он обрадовался, что удалось сдержаться, но в остальном радоваться было нечему.

      – Единственное, что я могу сделать, – сказал Анатоль, – прижечь рану, чтобы избежать заражения. Писать вы уже никогда не сможете и великим музыкантом вам не стать. Но, с другой стороны, вы уже и не в том возрасте, чтобы осваивать что-то новое. Вы сможете толкать двери, даже, наверное, сможете драться, и это хорошая новость.

      – Пошел ты! – простонал Григорий. – Засунь свое чувство юмора себе поглубже в задницу.

      – Лучше бы вы засунули пистолет себе поглубже в задницу и нажали на курок. Тогда вы избавили бы нас от своей глупости, – огрызнулся Анатоль. – Вы с Русланом что-нибудь слышали о суде? Знаете такое слово? Вы впервые столкнулись с серьезной проблемой в Приюте – и все, что вы смогли сделать, это достать ржавый пистолет и начать палить по кому попало.

      – Не смей так разговаривать с моим мужем! – взвизгнула Анастасия.

      – Да, оставь папу в покое! – поддакнул из-за маминого плеча Антон.

      – Успокойтесь, – сказала Снежана ровным голосом. – Вас вообще не должно быть здесь. Мы вас пустили к отцу, потому что ваши стенания за дверью расстраивали пострадавшего.

      – Быть калекой значит быть на особом положении. Я могу говорить все, что взбредет в голову, и это сойдет мне с рук, – улыбнулся Анатоль.

      – Ты ведь так меня и не простил, да? – то ли прошипел, то ли простонал Григорий.

      – Конечно, ведь это ты отправил меня на ту мясорубку. А мог бы сходить туда и сам. Но я рад, что и тебе досталось немного боли. То, что случилось здесь сегодня, я видел там каждый день.

      – Если не собираешься мне помогать, проваливай. Когда я приду в себя, я с тобой еще поговорю.

      – Милая, – сказал доктор Снежане, – подай мне кочергу, пожалуйста.

      Анастасия попыталась преградить дорогу Снежане, но та холодно посмотрела на нее:

      – Не мешайте лечению, пожалуйста.

      Женщина постояла в нерешительности, а потом сделал неуклюжий шаг в сторону.

      Медсестра