Сказки нашей крови. Владимир Лидский

дрожащими руками Женя расстегнула пуговицы блузки, сняла юбку, чулки, отстегнула пояс… он ждал ее и, когда она, робея, подошла к постели, протянул ей руку… из открытого окна доносился шум бульвара, и цветные блики, похожие на узоры детского калейдоскопа, продолжали плясать на потолке, – Женя напряженно следила за ними, лежа рядом с супругом… он положил руку на ее живот, мигом покрывшийся мурашками желания и ужаса, медленно повел ладонь наверх и стал нежно гладить грудь, плечи и тонкие ключицы… осторожно нагнулся и поцеловал в губы, властно завладев ее горячим ртом… этот настоящий мужской поцелуй запомнился ей навсегда, и еще много лет спустя после гибели супруга вспоминала она его ореховый вкус и шоколадный аромат… неожиданно даже для себя она обняла его и с какою-то истовою страстью ткнулась лицом ему в плечо… он медленно освободился, лег на бок и, отстранившись, вгляделся в ее профиль… рука его снова легла ей на живот… так лежали они почти не дыша, и в его пальцы, сжимавшие когда-то безжалостную сталь бельгийского браунинга, билась в отчаянии горячая кровь немецко-еврейских коммерсантов и поэтов – в желании слиться с кровью золотоордынских ханов и убийц, в желании, может быть, победить светоносными стихами патологическую жажду уничтожения себе подобных, страсть к войнам, революциям и необъяснимую тягу к смертоносному металлу… он так любил ее, так хотел быть ей защитой… его умиляло это тело, эта маленькая женщина, его жена… почти дитя, женщина-подросток… но он знал, точно знал, что при всей своей любви никогда не изменит революции, никогда не предаст святое дело освобождения трудящихся и никогда не отречется от оружия… может быть, Жене нужно было говорить с ним, – эта иллюзия у нее еще долго оставалась, но она все не могла решиться нарушить свой обет молчания и впервые за много лет заговорила только после рождения ребенка: утомленная родами лежала она на своей, то есть хозяйской, декадентской софе, акушерка хлопотала рядом, отмывая в тазике загадочные инструменты и, когда Левант открыл дверь и шагнул в комнату, Женя протянула ему хаотично замотанный сверток и сказала: посмотри, дорогой, какой у тебя хорошенький младенчик… в благодарность за ребенка он подарил ей велосипед, как и обещал когда-то, – она обожала эти двухколесные игрушки и впоследствии ездила на своем железном – не коне, конечно, а скорее, ослике – даже в ближний пригород; муж вообще баловал ее, хоть и с оглядкой, само собой, на более чем скромный семейный бюджет, так как аптеку, лишившуюся в 1908 году поддержки в связи с разоблачением Азефа, пришлось вскорости закрыть, – Левант, кстати, ходил тогда мрачнее тучи и поговаривал о возвращении в Россию; ему пришлось участвовать в позорном суде чести, который был устроен Бурцевым, и вообще он тяжело переживал развал Боевой организации, которая еще тлела до 1911 года, а потом была распущена; до последнего не верил он в провокаторство Азефа, как не верил и раньше в предательство Татарова, убитого в Варшаве по приговору ЦК… правда,