Неизвестный Алексеев. Том 3: Неизданная проза Геннадия Алексеева. Геннадий Алексеев

где-то за что-то меня судит. Грядет приговор. В чем я провинился? По каким законам ведется судопроизводство?

      О, великий Кафка!

      Рифма прельщает, соблазняет, порабощает стихотворца, уводит его в леса, в болота, в горы, бросает его в морскую пучину. Рифма лишает поэта воли, рифма глаголет за него.

      Я хочу говорить сам и поэтому пытаюсь обходиться без рифмы. Когда мне это угодно, я подзываю рифму к себе, но не надолго – чтобы не зазнавалась.

      Тютчев и Фет талантом не уступали Пушкину, но были ленивы и не очень верили в себя, потому написали мало и не раскрылись полностью в творчестве. Лермонтов был талантливее Пушкина, Лермонтов был фантастически талантлив, но ему чертовски не повезло – слишком рано погиб. Не случись это, он мог бы стать одним из величайших поэтов человечества.

      Благоговею перед стилем, но презираю стилизации.

      9.4

      Несмотря на нелепость и постыдность своей жизни, я все еще на что-то надеюсь.

      Надеюсь, что вторая моя книжка будет напечатана, надеюсь, что ее заметят читатели и критики. Надеюсь, что стану писать хорошую прозу. Надеюсь, что мне удастся сделать выставку своих картин. Словом, надеюсь на лучшее.

      Скоро мне стукнет сорок восемь, а я все еще не теряю надежд! Хорош гусь!

      Пил кофе в Нижней столовой дворца Великого князя Владимира Александровича (Дом ученых). Теперь здесь кафе с баром, скромное кафе для научных работников, располагающееся в роскошнейшем и, слава богу, прилично сохранившемся интерьере в духе итальянского Ренессанса.

      Когда одевался, гардеробщик – старик с пышной седой бородой, под стать великокняжеским хоромам – попросил у меня сигарету.

      – К сожалению, не курю сигареты, – сказал я.

      – «К сожалению!» – передразнил меня старик (он был явно нетрезв). – А баб ты щупаешь или тоже «к сожалению»?

      – Какие уж там бабы! – ответил я. – Не до них мне сейчас.

      – А что, болен? – полюбопытствовал гардеробщик.

      – Да нет, здоров. Огорчения у меня всякие – заботы, тревоги.

      – Мать твою так! – воскликнул старик. – Ты что, и водку не пьешь?

      – Водку пью, – ответил я, – водку не забываю.

      – Ну, значит, ты все же православный, – резюмировал старик, – значит, все хорошо.

      10.4

      Форма должна быть максимально активной. Подлинная, глубинная философия писателя раскрывается только через форму. Все, что рассказывается или изображается, – лишь предлог для решения формальной задачи, а она всегда невероятно сложна.

      Только полноценный, талантливый читатель способен почувствовать, понять и оценить совершенство и оригинальность формы. Рядовой потребитель литературы воспринимает преимущественно содержание. В лучшем случае он способен оценить достоинства традиционной, хорошо знакомой ему стилистики. Заурядному читателю невдомек, что развлечь, рассмешить, растрогать, напугать или озадачить – простейшие из всех функций искусства.

      12.4

      Петергоф. Никогда не бывал в Петергофе ранней весной.

      Парк