Рассказики. Алексей Галкин

азвание, а может, и нет – мне неведомо, но тогда, в 1989году, гостиница называлась «Ленинград», и именно в неё, в конце августа вселился Михаил Маркович Малевич, коренной москвич, родившийся пятого мая 1949 года и прописанный на проспекте Калинина в доме № 21.

      «Почему так подробно я рассказываю о том, куда вселился Михаил Маркович?» – спросишь ты, читатель. И, возможно, вопрос этот правильный, и я на него отвечу.

      Дело в том, что в гостиницу «Ленинград» в 1989году могли попасть, в качестве постояльцев: либо «члены», либо «председатели», либо Михаил Маркович Малевич. И дело здесь не в национальной принадлежности, а в профессии. Хотя, без национальной принадлежности, а точнее, без характерных черт этой принадлежности, не был бы Михаил Маркович заместителем начальника фестивального отдела всесильной организации, каковой тогда являлся «Росконцерт».

      Малевич был мал ростом, седой на всю голову, скромно одетый, короче, ничем Михаил Маркович от прочих советских людей не отличался. Но стоило ему только открыть рот, как: собеседники ли, сосед ли по столику в ресторане, отдыхающие ли на пляже, пассажиры ли самолётов, поездов и пароходов, медленно закрывали свои говорилки и будто наркотик, всасывали в себя слова и обаяние этого человека. Михаил Маркович не был аферистом или мошенником, хотя при желании мог бы стать и тем, и другим. Просто был он настолько убедительным и доказательным, что каждый слушающий его попадал под невиданный словесный гипноз и верил безоговорочно каждому слогу, вылетающего из его уст.

      Михаил Маркович всегда приезжая в Сочи, останавливался в гостинице «Ленинград». Он мог бы проживать в любой гостинице, но останавливался он именно в «Ленинграде» из-за природной лени, растущей и цветущей в нём весенним васильком. Дело в том, что от гостиницы «Ленинград» шёл великолепный ступенчатый спуск к морю и не просто к морю, а к двум валунам, расположенным в море, в нескольких метрах от берега. Михаил Маркович очень любил именно это место на всём Черноморском побережье. Он каждый год, а то и дважды в год, а то и чаще, именно в этом месте, входил в море и садился на один из этих валунов, и море, словно верблюжье одеяло, нежно накрывало его до подбородка. Надо признать, что Михаил Маркович имел всего лишь один, но очень существенный, по его мнению, недостаток – он не умел плавать. То есть, не то чтобы плохо или только «по-собачьи», а просто никак. Но, как я уже говорил выше, в силу своей доказательности, ему удалось с лёгкостью убедить весь мир, включая маму, детей, жену и всех любящих его женщин, что ему намного приятнее и полезнее думать о работе и близких сидя на валуне, чем бессмысленно размахивать руками, плавая до буя и обратно. Ему предлагался надувной матрац, чтобы он, плавая, не размахивал бессмысленно руками, но он под любым предлогом отказывался и от матраца. На самом же деле, Малевич просто боялся опрокинуться в море с этого плавсредства или хуже того, если бы этот надувной вулкан неожиданно сдулся, извергая жуткие звуки и пузыри и все бы увидели его безобразно-беспомощным, отвратительно-жалким и орущим: «Помогите! Тону!!!», а этого омерзительного удовольствия Михаил Маркович не хотел предоставлять никому, тем более себе.

      Проснувшись в номере «Полу-люкс» где-то около двенадцати, Михаил Маркович сладко потянулся и, решив, что ему уже пора отведать кухню местного буфета, быстро натянул шорты, воткнул ноги во «вьетнамки», покрутился перед зеркалом и побежал на пятый этаж. На входе в буфет его что-то остановило. «Что-то здесь ни так!» – пронеслось в голове Малевича. Медленно подняв вверх свои голубые глазки, Михаил Маркович убедился в своей правоте. Ещё весной местный буфет назывался простенько и со вкусом – «Буфет», но сегодня вывеска была настолько интересна, насколько непонятна и даже агрессивна, а именно «Вертухай» было набито над входом.

      От неожиданности прочитанного, Михаил Маркович громко икнул. «Господи, спаси и сохрани!» – только и пронеслось в его голове. Малевич осторожно приоткрыл дверь и оглядел помещение: столы, раздача, посетители и даже раздатчица и кассирша, все аксессуары «Буфета» были на своих весенних местах, будто и не уезжал никуда Михаил Маркович.

      – Галочка-милая, – подойдя к кассирше, запел Малевич, – объясните мне, глупому еврею, что сия вывеска означает?

      – Да ничего она не означает, – будто и не уезжал никуда Михаил Маркович, – просто теперь это частное предприятие. Поверьте, у нас не хуже, чем там у вас в Москве, мы тоже не пальцем деланные…

      – Я верю-верю… но название какое-то странное, вы не находите?

      – Да ничего странного, просто Верка, наша, Турилина, хозяйка, значит, обозвала своё предприятие именем себя.

      – ???

      – Ну, чего вы на меня уставились, господин Малевич? Это – абритура, ясно? Мы здесь всё понимаем: раз своё, значит и название имени себя. Ясно?

      Совершенно ошарашенный таким заявлением и напором, Михаил Маркович отошёл в сторонку и стал рассуждать. Логика никогда не подводила его, но было понятно, что сегодня не её, логики, день. «Во-первых, не пальцем деланные, не «абритура», а «аббревиатура», а во-вторых, какая к чёрту аббревиатура имени себя? Аббревиатура – «В.Т.», вот это – аббревиатура!