Тело призрака. Владимир Дмитриевич Сверкунов

непреодолимую ненависть к заказчику, и оказалось, что именно она придавала движение его кисти. Когда наступил момент показать готовый портрет, разразился скандал. С холста маленькими маслеными глазками, которые Виктор выписал с особой тщательностью, глядело тупое существо, впрочем, обладавшее значительным сходством с физиономией олигарха.

      – Это кто? – заорал тот, становясь все более похожим на портрет.

      – Вы во всей своей сущности, – гордо ответил художник.

      Стоявшая рядом жена даже не пыталась его остановить, зная, что если Виктора понесет, на людях умерить его пыл будет невозможно.

      Заказчик крыл его матом, всячески извращая слово «художник», которому не посчастливилось начинаться с двух всем известных букв. Но и Каськов будто сорвался с цепи: он, словно выступая от имени всех обездоленных, орал на олигарха, обвиняя его в смертных грехах и предрекая небесные кары за совершенные преступления.

      Еще немного и скандал грозил перейти в драку. Впрочем, для Виктора дело и окончилось мордобоем: появившаяся внезапно охрана профессионально обработала его и вышвырнула за ограду особняка, где жил заказчик. Он не смог ответить на последние слова олигарха: «Твои картины теперь будут выставляться только в сортире!» Тот прокричал их, когда художника, получившего в виде гонорара десяток крепких ударов по лицу, животу и почкам, уже тащили к дубовой входной двери.

      На сей раз жена не последовала за ним, чтобы утешить, приласкать, подкинуть «дров» в огонь самолюбия изгнанного гения. Она не пришла в мастерскую, где Каськов опустошал одну бутылку за другой, ни в этот день, ни на следующий. Ее телефон не отвечал, хотя Виктор пытался соединиться чуть ли не после каждой рюмки. Когда на третий день он вышел в город, думая купить еще спиртного и поехать домой, выяснилось, что в квартиру попасть не может – все три замка были заменены. Он звонил в дверь целых полчаса, но никто не открыл. Вконец обозленный художник вернулся в мастерскую. Прошло еще несколько дней, и ему принесли какие-то документы, которые требовалось подписать. Он сделал это не глядя: наступила алкогольная отрешенность, когда все на свете ему стало безразлично. Так легко был оформлен развод, и даже не пришлось делить имущество: его всю совместную жизнь Виктор записывал на жену.

      Какое-то время Каськову еще удавалось продавать свои картины: их немало накопилось в мастерской. Этого хватало, чтобы постоянно находиться в спасительной пелене алкогольного тумана. Но желающих приобрести творения гения становилось все меньше: солидных клиентов отталкивал его вид, а таким, как он, собутыльникам произведения искусства вообще никогда не нужны.

      Появившаяся в это раннее утро муза, в обличье которой, впрочем, вполне могла скрываться обыкновенная белая горячка, строго сказала ему:

      – В твоей жизни должны произойти изменения. Смотри, не проморгай!

      Виктор встал и пошел ей навстречу, чтобы обнять, как когда-то любимую жену, но она, пятясь, отходила