Несовершенное – значит человеческое. Этюды из психотерапевтической практики. Елена Моник

«боли» и перемещает ее, сажая посередине между «мамой» и «папой». Я в своем сером оказываюсь «папой», крепкая женщина в пурпурном – «мамой». А Костя, «мальчик пяти-шести лет», – между нами.

      – Что говорят эти фигуры? Давай вспомним и уточним их реплики, – просит тренер.

      Костя поочередно «заходит» в отцовскую и материнскую фигуры и «из них» воспроизводит их слова.

      «Отец»:

      – Не бойся, я никому тебя не отдам, мы всегда будем вместе. (Интонация тихая, несколько робкая и печальная.)

      «Мать» (с вызовом, громко):

      – Ты поедешь к бабушке, сейчас ты здесь мешаешь!

      Мы многократно повторяем эти реплики, а Костя, «вернувшись» в роль ребенка («боли»), слушает и вновь переживает те свои очень тяжелые детские чувства: беспомощность, страх, невозможность разделиться на две части, ощущение огромного одиночества и отчаяния…

      Непосвященному воспроизведение такого действа может показаться почти издевательством над взрослым и сильным человеком. Зачем опять оживлять такие мучительные и болезненные воспоминания? Только потому, что тогда ребенок с ними не справился и они застряли глубоко внутри, а далее человек анестезировал бессознательно сам себя, чтобы не чувствовать этой безысходности. И перестал ее чувствовать. Но заодно он «анестезировался» и от всех остальных чувств. Обезболиться ведь нельзя избирательно. Теперь, будучи взрослым и сильным, он хочет найти способ полюбить, а не бросать женщин, получить возможность испытывать и выдерживать близость с другим человеком, а она очень прочно ассоциируется у него со страхом и болью. Но взрослый человек уже может справиться с тем болезненным переживанием: теперь у него есть сила, опыт, знания, уверенность.