Иллюзия вторая. Перелом. Игорь Григорьян

но не важно. Не будем об этом.

      – Рождается из ничего? – эхом повторила Агафья Тихоновна.

      – Да, да, рождается из ничего. Или формируется из пустоты, которая, как вы правильно заметили, тоже является наполнением.

      – Да, да… – акула задумчиво наблюдала за игрой света, – да, да, да… По-моему, я понимаю о чём вы говорите…

      Кроме мешка с вниманием, или со способностью внимать, вокруг было еще масса самых различных, но невостребованных возможностей и способностей – и милосердие, стоявшее сбоку и опустошенное лишь наполовину, и сострадание – почему-то грязный, развязанный мешок с большим пластмассовым совком внутри, которым, видимо, его иногда и отсыпали – щедрою или не очень рукой.

      Была тут и доброта – мягкий и бесформенный, открытый мешок, распространявший вокруг себя аромат живых, ещё не срезанных цветов. Особенностью этого мешка была его неисчерпаемость. Сколько бы кто ни взял. Мешок с добротой был всегда наполнен, хоть и наполнен всего лишь наполовину. А значит – он был и наполовину пуст. Можно и взять и добавить, а если не добавлять, то и доброте когда-нибудь может прийти конец.

      Была тут и любовь – единственный абсолютно пустой мешок, к тому же ещё и вывернутый наизнанку. Наверное, она была вокруг всего, наверное, она существовала в растворённом виде в этом изумительном пространстве. А может быть она сама и была этим пространством. Поэтому мешок с любовью и был вывернут наизнанку. Он как бы продолжал ее хранить, но уже снаружи. Своей вывернутостью он не допускал возможности закрыть её, завязать, упрятать.

      Мешок с сердечностью был раскрыт и полон. Подходи и пользуйся. Кто как хочет. Кому сколько нужно. Кто сколько может унести. Всем хватит.

      А вот приветливость робко выглядывала из полуоткрытой котомки, не торопясь выйти наружу. Перед ней стояли мешки с неприятием, отторжением и боязнью. Они загораживали приветливости свет, и прятали её улыбку, иногда показывающуюся из небольшого прочного мешка. Эта улыбка обладала одним волшебным качеством – увидевший её обязательно к ней возвращался.

      Честность и принципиальность грустно ютились сбоку, рядом с порядочностью, хотя в самом центре для них было выделено особое место. Оно, это место, даже было подписано. Честно подписано. Однако насущная необходимость, стоявшая неподалеку, сделала небольшую рокировку, и оттащила мешок с честностью в сторону, поставив на его место неуемную жажду. Жажду чего бы то ни было – власти и влияния, привилегий, авторитета, могущества, денег в разных валютах. Чего угодно, кроме одного, что действительно может вызывать жажду – и это что-то – отсутствие воды.

      Тут же, совсем рядом, были достоинство и благородство, искренность и верность, неподкупность и прямодушие. Все они стояли прижавшись к друг дружке, открытые, но не востребованные полностью, и с завистью поглядывали на мешок с любовью – пустой и свободный. Наверное, им тоже хотелось точно так же как и она, раствориться в пространстве, слиться с ним