Иллюзия вторая. Перелом. Игорь Григорьян

длительным воздействием давления и температуры. Информация ведь никогда и никуда не девается, она продолжает храниться, бережно упакованная и запечатанная самой природой, спрятанная от несведущих глаз, но сразу открывающая все свои тайны пытливому уму. И не-уму, так как человеческий ум – это, все-таки, прежде всего обусловленность.

      Хочешь выучить язык света?

      Язык нефти и газа?

      Язык деревьев и птиц?

      Язык камней и минералов?

      Язык ветра и дождя?

      Хочешь понять природу?

      Просто смотри и слушай.

      Держи глаза и уши открытыми, а рот на замке, но помни что нет ничего хуже, чем знание, попавшее в неподготовленный ум.

      Агафья Тихоновна изумленно посмотрела на дракона.

      – Что происходит? Почему свет так странно себя ведёт?

      – Всё в порядке, – дракон улыбался, – просто наше время ещё не синхронизировалось, – он кивнул куда-то ввысь, – и там успел пройти лишь миг, тогда как тут – столетие.

      – У нас прошло сто лет? – Агафья Тихоновна округлила глаза от удивления и так и застыла в ожидании ответа.

      – Нет, нет, что вы. У нас прошел один миг, – Артак засмеялся, – всего лишь один миг, если он, конечно, уже прошёл. По-моему, ещё нет. Мне кажется, он ещё в пути.

      – Что нет?

      – Миг ещё не прошел. Он еще длится.

      – Но как может мгновение быть таким долгим?

      Акула протянула плавник и прикоснулась к вполне осязаемому солнечному лучу. Световой луч распространялся потоком – медленно, неторопливо – он тянулся как жевательная резинка, скручивался в жёлто-белые спирали, тёк и струился в так нужном ему и необходимом нам направлении. Он двигался мягко, на цыпочках, однако, не замечал на своем пути никаких препятствий. Не замечал он ни мешков с надписями, сложенных на зеркальном полу, ни дракона с акулой.

      Свет как бы изливался внутрь себя – капающим, тягучим, масляным дождем; достигнув пола, он расплескивался по нему морем брызг, отталкивался от него. И оттолкнувшись, свет приобретал уже другое, противоположное первоначальному направление – оттолкнувшись, свет убегал прочь.

      Убегал, неся в себе высокий и священный код – новую, только что полученную новым прикосновением информацию.

      Свет возвращался к породившему его источнику.

      К костру.

      Или к Солнцу.

      А может быть и туда и туда. Это было абсолютно неважно.

      Важно было другое.

      Солнечная – белая и жгучая составляющая света, обогатившись жёлтым и мягким свечением рукотворного костра, на своем обратном пути вверх проходила сквозь пыль от мешков, и сквозь сами мешки, не замечая их и не останавливаясь ни на мгновение, и если бы не это странное свойство времени, замедлившее всё вокруг – всё, кроме скорости восприятия действительности Артака и Агафьи Тихоновны. Если бы не это растянутое в пространстве время – акула никогда бы и не заметила