Сыскарь чародейского приказа. Татьяна Коростышевская

– вишневым.

      При моем появлении господа поднялись со своих мест и чинно поклонились. Знакомиться нам этикетом не предписывалось, я же его в данный момент нарушала нещадно. Барышня, путешествующая без сопровождения, – это скандал. И господа сейчас лихорадочно решали, какими приветствиями скрасить неловкость. Я решила им не помогать. Склонила голову в ответ и опустилась в ближайшее свободное кресло. Вагонный все никак не мог пристроить мой саквояж, бормотал что-то под нос, суетился. Я догадывалась, что болезный ждет грошик за услугу, но потакать мздоимству не собиралась. Наконец один из господ, невысокий и ладный, с острыми скулами и быстрыми карими глазами, не выдержал:

      – Благодарю, любезный. Дальше мы без тебя справимся, – и одним ловким движением задвинул мой багаж на полку.

      – Позвольте отрекомендоваться, Эльдар Давидович Мамаев, чиновник по особым поручениям.

      Господин тряхнул стриженой головой, отчего его пепельно-русые волосы взметнулись волной.

      – А это – мой коллега, Зорин Иван Иванович. Возвращаемся в столицу к месту службы.

      Зорин был увальнем, у нас в Орюпинске таких целая слободка. Высоченный, широченный, с добродушным лицом, яркими светлыми кудрями и васильковыми глазами. Сюртук его почти трещал по швам под напором плеч, галстук, повязанный криво и неопрятно, выбивался на грудь.

      Чиновники, значит.

      Я представилась в ответ, о цели своего путешествия умолчав, и мы в умиротворяющем молчании вполне спокойно провели последующие полчаса. Чиновники промеж собой бесед не вели. Быстроглазый Мамаев время от времени поглядывал на меня с интересом, в котором, впрочем, ничего мужского не угадывалось. Я читала газету. На восьмой странице ее обнаружился манифест аглицких суфражисток, и я увлеклась, стараясь не упустить ни словечка.

      – Позвольте предложить вам чаю, – Мамаев потянулся к заварочному чайнику.

      – Благодарю, нет.

      В желудке предательски тянуло, мне хотелось не чаю, а сушек, да так чтоб макать их в варенье. Но для этого пришлось бы пересесть, с моего места до стола было далековато, да и положенные по этикету телодвижения я б не исполнила. Кусок вяленого мяса, хлеб и… картошечки печеной… Я мечтательно зажмурилась.

      – Интересуетесь?

      Пришлось открыть глаза. Мамаев жестом указывал на газету.

      – Разделяю взгляды.

      – Так вы – суфражистка?

      – Именно!

      Задремавший было Зорин заворочался в кресле.

      – Разных волшебных созданий видеть приходилось, но так чтоб живую суфражистку – ни разу.

      Голос у него был низкий, гулкий – настоящий бас, таким, наверное, хорошо оперные арии исполнять.

      Я обиделась:

      – А каких же видали, позвольте спросить? Дохлых?

      – Но-но, барышня, – увалень улыбнулся. – Не в обиду будет сказано, да только все эти ваши… – он поискал слово, – эмансипе не от хорошей жизни этим занимаются. Женщина должна о доме думать, о муже, о детях, о хозяйстве.

      – А