Алина, или Сила прощения. Вита Степанчук

положил сверху кусок хлеба и придвинул к ней. Рядом воткнул ветку с горячими волнушками и лисичками. Их аромат манил, напомнив девушке, что ещё недавно она готова была съесть их сырыми, а тут жареные – куда лучше, но она с места не двинулась.

      – Ешь. Тебе силы понадобятся: с рассветом пойдёшь собирать свои тряпки. Мы почти дошли, из-за тебя придётся возвращаться, – сердился мучитель.

      Практически пустая, сумка валялась у его ног. Хозяйка не глянула на неё, проигнорировала его слова, как и прежде – не шевельнулась.

      – Я повторять не буду. Не хочешь, не надо, но полудохлую тащить не стану. На месте закопаю, – пригрозил он.

      Но гордость не позволяла ей прикоснуться к еде. Она была сыта бурлившими эмоциями, вызванными испытаниями, выпавшими на её долю.

      – Ну, ну, – издевательски произнёс обидчик и принялся с аппетитом уплетать грибы, оставив перед ней её порцию.

      И когда воля начала поддаваться чувству голода, готовясь выкинуть белый флаг, непокорная злость не позволила этого сделать: она перекинула еду ногой.

      Мужчина в гневе потянулся к ножу, но взяв себя в руки, лишь надменно сказал:

      – Утром от голода с земли жрать будешь.

      «Не дождёшься!» – мысленно ответила пленница: его угрозы не произвели должного впечатления, поскольку была уверена, что до утра сбежит.

      Рывком скинула с себя ветки и скоро пожалела об этом: какое-никакое, а укрытие от ветра и комаров всё же было: теперь насекомые всё больше не давали покоя, от ночной прохлады обнажённые ноги покрылись гусиной кожей. Она поджала их под себя, натягивая юбку как можно ниже. Незнакомец посмотрел на неё, как на жалкую нищенку, холодно заметил:

      – Если б не была дурой, сейчас натянула бы на себя всё, что лежало в сумке, – и снова бросил ветки ей на ноги.

      Сколько б ни было зла в человеке, всегда оставалось место для добра, жалости, любви или радости. Девушка не знала, до какой степени укоренилась тьма в сердце этого человека, но из-за того, что он сделал, признала его страшным преступником: похитителем, насильником, и кто знает – может и убийцей. Но не заметить его заботу не могла. Правда, сейчас ей это было безразлично: для неё он оставался «Чудовищем».

      Темнота полностью поглотила лес, призвав ночь зажигать звёзды, распространять спокойствие и тишину. Только сверчки, перенявшие у птиц колыбельную, ублажали её своей неповторимой трелью, завораживая всё вокруг. Деревья и цветы, птицы и животные – всё спало. Даже ветер устал, улёгся. Лишь странная пара нарушала законы ночи. Пленница притворялась, что заснула. Сама же незаметно развязывала узел, украдкой подсматривая за своим похитителем, ожидая, когда он вздремнёт. Но тот бодрствовал, будто обпился кофе, подкидывал ветки в костёр, иногда, хватаясь за нож, поворачивался на подозрительный шум, а в основном о чём-то усердно думал, глядя то на огонь, то на девушку, чем только мешал её планам.

      Под утро, когда темнота сдавала свои позиции, но солнце ещё не взошло,