Танцы с медведями. Майкл Суэнвик

багажа, привязанной к крыше фургона, носилки и осторожно уложили на них бесчувственное тело принца. Затем старательно натянули на свои ручищи шелковые перчатки и отнесли носилки к заднему фургону. Довесок почтительно постучал. В двери открылось смотровое окошечко.

      – Требуются ваши медицинские навыки, – быстро произнес Довесок. – Принц… боюсь, его отравили.

      Глазок захлопнулся. Когда Довесок отступил, дверь отворилась, и неандертальцы внесли тело в открывшуюся темноту. Спустя секунду они спустились обратно и снова поклонились.

      Дверь закрылась.

      Неандертальцы сняли перчатки и снова заняли свои места в упряжке. Энкиду проворчал нечто вроде команды, и фургоны рывком вновь двинулись вперед.

      – Как думаешь, он выживет? – с тревогой спросил Даргер у Довеска.

      Геракл скосил на них глаза.

      – Выживет, если не помрет, – буркнул он, а когда сосед одобрительно ткнул его в плечо кулаком, добавил: – Хау! – Затем он толкнул шедшего впереди неандертальца, дабы привлечь его внимание: – Слыхал? Он спросил, будет ли жить принц Ах-медь, а я сказал…

      Тем временем спасенный ими русский нашел своего коня и отвязал его от последнего фургона. Он прислушивался к странным речам, но лишь недоуменно пожимал плечами. Внезапно он обратился к Даргеру:

      – Ty ne mozhesh’ ponyat’, chto ya skazal?

      Даргер беспомощно развел руками.

      – Боюсь, я не знаю твоего языка.

      – Tpru! – произнес русский, и лошадь опустилась перед ним на колени. Он пошарил в седельной сумке и извлек на свет серебряную флягу ручной работы. – Vypei eto, I ty poimesh’! – Он поднял емкость, потряс ей перед собой и протянул ее Даргеру.

      Тот уставился на флягу.

      Русский нетерпеливо отдернул сосуд, отвинтил крышку и сделал долгий глоток. Потом с искренним порывом ткнул ею вперед.

      После этого отказаться было бы грубо. Поэтому Даргер пригубил темную жидкость.

      Вкус был знакомый: ореховый, горьковато-пряный с намеком на дрожжи. Словом, разновидность обучающего эля, наподобие тех, которые использовались среди всех достаточно развитых народов для передачи из поколения в поколение эпической поэзии и практического опыта в различных областях.

      Сперва Даргер ничего не почувствовал. Он уже собирался сообщить об этом, но неожиданно вздрогнул. Теперь он ощутил острую боль и внутреннюю дрожь, каковые неизбежно сопровождали проникновение нанопрограмм через стенки сосудов в ткань мозга, Даргер еще не успел ничего толком зафиксировать в сознании, а русский язык уже выстроился в его мозгу в четкую систему. Даргер покачнулся и едва не упал.

      Он пошевелил челюстью и губами, распределяя лингвистическую кашу во рту, будто пробовал новую и удивительную еду. Русский на вкус отличался от всех языков, которые он до сих пор поглощал: скользкий от многочисленных Ш и Щ, гортанный от буквы К и жидкий от всевозможных смягченных согласных. Он влиял даже на способ мышления. А грамматическую структуру в основном заботило, кто куда пошел, куда конкретно человек направлялся и рассчитывал ли он вернуться. Язык уточнял, передвигался