С начала до конца (сборник). Ольга Аникина

от меня и спрятал руку за спину.

      – Коля, послушай! – бабушка возвышалась над ним, сидящим, как был, в парадном пиджаке, украшенном цветной, величиной с добрую половину тетрадного листа пластиной, целиком состоящей из орденских планок. – Коля, ответь мне, ради Христа! Что ты придумал, зачем ты начал рассказывать этим детям, этим, я не побоюсь такого слова, младенцам – о войне, о том, как оно было на самом деле?! Ты что, выпил? Или у тебя давление поднялось? Коля? Коленька? – и она, переполненная страхом и праведным негодованием, ходила вокруг кухонного стола, останавливалась и наклонялась над дедом, заглядывала ему в лицо, высокая, худая, то скрещивая руки на груди, то теребя сухими пальцами манжеты домашнего платья. – Тебе что, мало той встречи, помнишь, тоже ведь было девятого мая? С Александром, помнишь?..

      – Дуся, замолчи наконец, – дед посмотрел на неё тяжело и устало. – А лучше и правда налей. А то что-то мне нехорошо. А ты, шантрапа, а ну-ка пошла вон с кухни!

      Я пулей выскочила в коридор и услышала, как на двери за моей спиной щёлкнул крючок. Рядом с кухонной дверью стояла вешалка для верхней одежды, я закопалась в какой-то длинный шуршащий плащ и приникла ухом к стене.

      – Дуся, так было нужно. Я бы не простил себе.

      – Да что нужно-то? Чего – не простил?

      – Вот этой бравады не простил бы! – Видимо, дед встал с табуретки, потому что слышно было, как она сдвинулась с места. – Для них рассказы о войне это хиханьки какие-то! Они думают, что четыре года мы сплошные победы собирали с войны, как яблоки!

      – Да они ж Олькины ровесники! Это второй класс, Коля! Им по восемь лет! – бабушка перестала ходить по кухне и, наверное, встала напротив дедушки. Я подумала, что сейчас хорошо бы ей пригнуться, потому что, хотя кастрюли и были предусмотрительно спрятаны в шкаф, на серванте, возле стола, стояли пустые стеклянные банки – их специально приготовили, чтобы увезти на дачу, для летних заготовок.

      – Они всё понимают, Дуся. – Табуретка скрипнула снова. Дед не стал бросать банки в бабушку, а снова, тяжело и как-то обречённо, сел. – Я видел их председательшу отряда. Хе-хе… Далеко пойдёт. А для меня, может, второй такой случай и не представится. Может, я помру на следующий год. А так – я хоть знаю, что всё сказал этим школьникам. И этой, как её… Председательше.

      Они потом ещё о чём-то долго говорили, но мне уже не было слышно, да я и не хотела слушать. Мне хотелось уткнуться в предательски шелестящий плащ, пахнущий нафталиновыми шариками, и зареветь. Оттого, что страшно и тоскливо, и оттого, что дедушка, сумевший выжить и на тяжёлой войне, и в инфарктной больнице, и ещё в куче переделок, всё равно собирается умирать.

      На следующий год дедушку не пригласили вести классный час. Пришёл какой-то чужой дедушка. А нашему – подарок и цветы передали через меня. И девятое мая мы праздновали дома, все вместе.

      Умер он через год, когда я была уже в четвёртом классе. Спустя два месяца вслед за ним ушла и бабушка. И ещё через