Древнерусская литература как литература. О манерах повествования и изображения. А. С. Демин

Читать онлайн.
Название Древнерусская литература как литература. О манерах повествования и изображения
Автор произведения А. С. Демин
Жанр Языкознание
Серия Studia philologica
Издательство Языкознание
Год выпуска 2015
isbn 978-5-9906039-1-2



Скачать книгу

виде можно узреть ангела, явно заинтересовал летописца, пустившегося в рассуждения на эту тему.

      Умонастроение летописца. Явление ангелов не было единичным эпизодом в летописи. Земному человеку, по мнению летописца, невозможно было увидеть ангела в его подлинном обличье, однако «нечто мало виденья», с точки зрения летописца, какой-то «видъ ангелескъ» человеку разглядеть удавалось, потому что ангел представал не в своем физическом облике, но то в виде столпа, то в виде монаха (например, к одному из монахов «приде ангелъ к нему въ образе Феодосьеве» – 189, под 1074 г.), то в виде фантастического воина («види мужа стояща над нимь, и мечь нагъ в руце его, и обличенье меча его, яко молонии, … и рече ему ангелъ…»29.

      Летописец описал довольно много персонажей и предметов, которые являлись людям в неистинном своем виде и составляли в своем роде или невоспринимаемые человеком, либо ложные, либо необычные миры. Прежде всего, потусторонний мир, по мысли летописца, был неподвластен человеческому зрению, содержа «óна, их же око не виде» на земле (207, под 1086 г.). Ведь даже ангелы не могли на все смотреть, например, на Бога: «Богъ есть на небеси, седя на престоле, славим от ангелъ, иже предстоять ему со страхом, не могуще на нь зрети» (177, под 1071 г.).

      Бесы, являвшиеся из внеземного мира («живуть в безднахъ» – 179, под 1071 г.), выглядели обманчиво для человека: воспринимались то «въ образе ляха, в луде и носяща в приполе цветкы»; то как «уноши … красна, и блистаста лице ею, акы солнце»; то как «многъ народъ с мотыками и лыскаре [кирками]»; то «въ образе медвежи, овогда же лютым зверемь, ово въломъ, овогда же змиемъ ползяху … ово ли жабы и мыши и всякъ гадъ» (190, 192, 197, под 1074 г.); то «не бе ихъ видети самехъ, но конь ихъ видети копыта» (214–215, под 1092 г.).

      Небо, солнце, луна, звезды время от времени тоже представали в странном виде: «солнце пременися и не бысть светло, но, акы месяць бысть, – его же невегласи глаголють снедаему сущю» (164, под 1065 г.).

      Волхвы-язычники, по рассказам летописца, добавляли фантасмагорическое начало в земной мир: волхвы то утверждали, что «Днепру потещи вспять и землямъ преступати на ина места, – яко стати Гречьскы земли на Рускои, а Русьскии – на Гречьскои»; то у женщин «в мечте прорезываше за плечемь, вынимаста любо жито, любо рыбу» (174–175, под 1071 г.) и т. п.

      В рассказах о языческих временах мотивы своеобразного оборотничества тех или иных объектов летописец повторял наиболее часто. Если речь шла, например, о племенах, то наблюдаемое мученичество новгородских словен оказывалось на самом деле банным обычаем, а покорная дань полян хазарам оборачивалась угрозой для хазар. В рассказах об Олеге боевые корабли превращались в сухопутные повозки; богатая еда, преподнесенная греками Олегу, являлась отравой, а сам Олег толковался греками как святой Дмитрий; любимый же конь Олега становился орудием его смерти. В рассказах об Ольге ладья как знак почетного несения древлян, сидевших в ней, переходила в знак похорон древлян; необычно легкая дань с древлян означала на самом деле необычно жестокую расправу