Леопард. Новеллы (сборник). Джузеппе Томази ди Лампедуза

ему князем роли сообщника рассердило иезуита.

      – Сила исповеди, ваше сиятельство, не только в том, чтобы рассказать о своей вине, но в том, чтобы раскаяться в дурном поступке. И пока вы этого не сделаете и не убедите меня, что раскаялись, вы будете пребывать в смертном грехе, независимо от того, знаю я о вашем недостойном поступке или нет. – И, старательно сдув с рукава пушинку, падре Пирроне вновь вернулся к прерванному занятию.

      Политические открытия, сделанные утром, настолько успокоили душу князя, что он лишь улыбнулся, хотя в другое время воспринял бы подобное высказывание духовника как недопустимую наглость. Он распахнул одно из окон в башне, и перед ним во всей своей красе открылся пейзаж. Каждая деталь его, казалось, парила в мареве знойного солнца, освободившись от своего веса. Море на горизонте выделялось чистым цветом, горы, пугавшие ночью таившимися в них опасностями, теперь походили на рыхлые облака, готовые вот-вот раствориться в небе, и даже угрюмый Палермо мирно жался к монастырям, как стадо овец к ногам пастухов. Иностранные суда на рейде, присланные на случай возможных беспорядков, и те не способны были потревожить это поразительное спокойствие. Солнце, которому в этот утренний час 13 мая 1860 года было еще далеко до апогея своей палящей силы, вело себя как законный властелин Сицилии: жестокое и самодовольное, оно наркотизировало, подавляло волю, погружало все и всех вокруг в рабское оцепенение, в кошмарный сон, от произвола которого не освобождало пробуждение.

      «Никаких Викторов Эммануилов не хватит, чтобы отучить нас от этого колдовского дурмана, которым здесь пропитано все».

      Падре Пирроне поднялся, оправил сутану, подошел к князю и протянул ему руку:

      – Я погорячился, ваше сиятельство. Не лишайте меня своей благосклонности, но послушайтесь моего совета: покайтесь!

      Лед был сломан, и теперь князь мог поделиться с падре Пирроне своими политическими предположениями. Но иезуит вовсе не разделял его радужных прогнозов, а даже накинулся на него с упреками:

      – Короче говоря, вы, знатные господа, хотите договориться с либералами – да что там с либералами, с самими масонами – за счет нас, то есть Церкви. Ведь совершенно очевидно, что наше достояние, которое по святому праву принадлежит нищим, будет разграблено и беззаконно поделено между самыми бессовестными главарями. Кто тогда накормит многочисленных бедняков, которым сегодня Церковь дает поддержку и указывает путь?

      Князь молчал.

      – И что тогда сделают, чтобы успокоить массы отчаявшихся людей? А я вам скажу, ваше сиятельство. Сначала им швырнут на съедение одну часть ваших земель, потом другую, а потом и все ваши поместья целиком. Так Господь свершит свою справедливость, пусть и руками масонов. Иисус Христос исцелял незрячих, но как же сделать так, чтобы прозрели слепые души?

      Несчастный священник тяжело дышал. Искренняя боль за Церковь, стоящую перед угрозой разорения, соединялась в нем с угрызениями совести за повторную несдержанность и с боязнью оскорбить