Константин Леонтьев. Ольга Волкогонова

же служил в тылу, хотя пуль не боялся, – так распорядилась его военная судьба. Но главное различие между их отношением к одной и той же войне очень точно подметил Иваск: «Толстой искал правду, а Леонтьев – красоту»[103]. Как верно!

      Блаженствовал молодой человек не долго. По улице прямо под ним пронеслась тройка, за ней – другая. В одной сидел генерал Врангель, за ним – адъютанты, а следом – отряд казаков. Леонтьев растерялся, вскочил и отдал генералу честь. Врангель посмотрел на него снизу вверх и ответил поклоном. Что это? Куда они скачут? Не десант ли в самом деле высадился? Дмитраки принес весть с улицы: действительно, союзный десант около Керчи, генерал поскакал на Павловскую батарею. Тут уж Леонтьеву стало не до кофе… Он оставил свой парадный вицмундир с красным кантиком у Дмитраки (пообещав прислать за ним денщика), переоделся в солдатскую шинель, – чтобы не запачкать мундир кровью при перевязке раненых.

      – А что же делать с теми 13 рублями, что я вам должен? – обратился он к Дмитраки.

      – Покажите ваш кошелек, – ответил тот. Взглянув на жалкие пять рублей с мелочью, хозяин гостиницы махнул рукой:

      – Да вам и самому деньги нужны… Бог даст, потом как-нибудь свидимся…

      Действительно, они увиделись в 1856 году и Леонтьев полностью вернул Дмитраки свой долг…

      Эпикурейское сиденье на балконе припомнил генерал Врангель, когда два месяца спустя Леонтьев попросил выдать ему вперед 50 рублей в счет жалования – на обмундирование, которое осталось в Керчи:

      – Ваше превосходительство, у меня новый мундир остался в Керчи в день выступления…

      Карл Карлович пожурил Леонтьева:

      – Вицмундир был бы цел, когда бы вы кофей не пили на балконе!

      И, обращаясь к штабному офицеру, бывшему при этом, прибавил:

      – Вообразите, в городе все вверх дном… Я еду на Павловскую батарею, а он сидит с сигарой на балконе и барином пьет кофей! Вот и потерял платье.

      Однако деньги лекарю Врангель выдать велел. Впрочем, Леонтьев вицмундира нового не сшил, истратил деньги на раздачу долгов и всю остальную кампанию проходил в той самой серой солдатской шинели, в которой выбежал от Дмитраки.

      Леонтьев взял извозчика и попытался найти хоть кого-то, кто скажет, где он должен быть в эту минуту. «Скачем мы с извозчиком куда-то …по улице, гремим! На улице опять тихо, безмолвно, безлюдно, – вспоминал он. – Гремим… Выстрелов никаких не слышно. Вдруг раздается ужасный гром… как сильный подземный удар»[104]. Это была взорвана Павловская батарея, защищавшая вход в Керченскую бухту со стороны Черного моря. Российские войска, меньшие по численности и растянутые по побережью, не могли оказать сопротивления союзному десанту. Потому Врангель приказал взорвать батарею, чтобы ее орудия не были использованы неприятелем. Керченский гарнизон поспешно отступал из города по дороге к Феодосии.

      Леонтьев бросился в городскую канцелярию, – там все было вверх дном. Кипы бумаг, растерянные чиновники…

103

Иваск Ю. П. Константин Леонтьев (1831 – 1891). Жизнь и творчество. //К. Н. Леонтьев: pro et contra. В 2 книгах. Кн. 2. – СПб: РХГИ, 1995. С. 294.

104

Леонтьев К. Н. Сдача Керчи в 55-м году. С. 206.