Константин Леонтьев. Ольга Волкогонова

нас вещи были недоступны для медицины того времени, – прежде всего, не было антибиотиков, и заражение крови после операции было обычным делом.

      Сам Леонтьев от свежего южного воздуха явно пошел на поправку, о чем не раз с удовлетворением сообщал в письмах матери. Он вспоминал, что гляделся в зеркало и видел, «до чего эта простая, грубая и деятельная жизнь даже телесно переродила меня: здесь я стал свеж, румян и даже помолодел в лице до того, что мне давали все не больше 20-ти, а иные даже не больше 19 лет… И я был от этого в восторге и начинал почти любить даже и взяточников, сослуживцев моих, которые ничего «тонкого» и «возвышенного» не знают и знать не хотят!.. На радостях я находил в них много «человеческого» и ничуть не враждовал с ними… Я трудился, я нуждался, я уставал телом, но блаженно отдыхал в этой глуши и сердцем, и умом»[81]. Нравилась ему крымская полудикая природа, греческие и татарские деревушки, нависающие над морем горы, редкие прогулки по зимней керченской набережной (часто ездить в город не получалось: не было ни времени свободного, ни денег)… Леонтьев мечтал скопить денег и купить себе лошадь – для прогулок по степи.

      Сослуживцы о литературных притязаниях нового младшего ординатора не догадывались, – Леонтьев не разговаривал ни с кем ни о Тургеневе, ни о Евгении Тур или графине Ростопчиной, ни о том, что пишет: ему нравилось его инкогнито, его тайное превосходство над новым обществом, напоминавшим Константину пушкинскую «Капитанскую дочку»… «Я считал себя… чем-то вроде Олимпийского бога, сошедшего временно на землю»[82], – вспоминал с иронией Леонтьев. Леонтьев воспринимал военную службу как короткую перемену в жизни – чтобы обострить свои восприятия, чувства, испытать себя, ну и профессией врача заодно овладеть. Он писал об этом времени: «я считал себя если не орлом или королевским соколом (этого я, кажется, не думал), то уж наверное какой-то «райской птицей». Эта райская птица по своей собственной воле дала остричь себе крылья и снисходительно живет пока на заднем дворе и не боится никого, и сама никого не трогает. Это она пока!.. Она притворилась только на время «младшим ординатором и больше ничего». Она поэт; она мыслитель и художник, миру пока неизвестный… она, кроме того, «charmant garcon»[83], который нравится (кому следует)… и, наконец, калужский помещик, у матери которого в саду, в прелестном Кудинове…

      Вблизи шиповник алый цвел,

      Стояла темных лип аллея…

      Думать так было, может быть, и глупо, но зато очень приятно!»[84]

      Окружавшие его армейские офицеры были, конечно, «дюжинные люди», но и занимательные по-своему, – Константин чувствовал себя среди них сторонним наблюдателем. Он понимал, что его крымская жизнь – временная, но тем она ему и нравилась. Лучше всего сказал об этом он сам в одном из писем к матери: «я ехал не на радость, не на карьеру сюда, и если бы мне пришлось здесь прожить несколько лет, я бы, кажется, принял хлороформа… Для чего я пошел

81

Леонтьев К. Н. Сдача Керчи в 55-м году. (Записки военного врача). //Леонтьев К. Н. Собр. соч. Т. 9.С. 189.

82

Леонтьев К. Н. Моя литературная судьба. С. 64.

83

прелестный мальчик (франц.)

84

Леонтьев К. Н. Сдача Керчи в 55-м году. С. 190.