Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия. Нелли Карпухина-Лабузная

Викентий не знал, мать же молчала. Просил, помогите отчиму, уж больно он человек хороший. Порядочный, честный. Хороший. И мать очень любит.

      Утром у следователя на столе лежал результат экспертизы такой, что мне пришлось настоять на дальнейшем расследовании, пусть даже следователю было бы страшно противно рассматривать вроде бы очевидное: есть труп, и есть сознавшийся убийца. Ну что еще надо? Подкрепи парой свидетелей, экспертизой. И дуй к прокурору, пусть дело гонит в суд.

      Но вредность моя не позволила так быстро «испечь» результат: явно было что-то не то и что-то не так в этом деле.

      Ну, во-первых, из экспертизы вырисовывалось, что удар мог нанести кто-то физический крепкий, высокий: топор был тяжелый. Во-вторых, удар был нанесен сверху, а наш узбек был невысокий и худенький, как подросток. И жертва удара в момент своей смерти не лежала, а стоял мужичок у порога. Так что тот, кто хватанул его топором, был ещё выше. И кто же?

      Бедняга следователь! Попотел на работе, не праздничал. Даже обленившихся ребят из угрозыска заставил работать. Но всё было тщетно. Посторонних в доме не было. Вечеряли втроём: узбек, гость и Викентия мать, хозяйка жилища. Да, сидели и выпивали. А что тут зазорного?

      Но кто-то же гостя убил?

      Мы почти что ругались со следователем в поисках истины, пока разгадка сама не явилась. Викентия мать принесла передачу сожителю, а раз передача была вне очереди (он просил сигарет и носки потеплее), потребовалось разрешение следователя. Я случайно сидела в его кабинете, ожидая подругу, тоже сотрудницу следствия). Лениво переругивалась со следователем по поводу затянувшегося дела, когда она появилась на пороге: здоровенная бабища далеко за пятьдесят, жилистая и крепкая. Такая не то что топор, самого гостя могла поднять.

      Положение стало таким щекотлививым, что срочно пришлось ситуацию обсуждать экивоками да намеками с Викентием: как ему заявить, что убийца, то матушка его родная? А, может, он сам догадается?

      Каюсь, я, каюсь: пошел наш узбек по убийству в суд. В своё оправдание только скажу: судье я всю правду сказала. Может, поэтому дал он узбеку только пять лет.

      Так узбек, добрая его душа, меня ещё и жалел, говорил: «не пропаду и в тюрьме». И то правда. Тюремное «сарафанное радио» быстро передало весть о том, что узбек взял грех на себя за любовь. Его даже ни разу не били. Ни камерники, ни охрана.

      Викентий в колонию слал ему передачи, пару раз ездил, и рассказал, что узбек сейчас строит начальнику колонии то ли гараж, то сауну, а как только построит, тот его досрочно отпустит домой.

      Страдать за любовь.

      Зря, ты, подполковник, вешался на крюке!

      Летом Евпатория солнечна и тепла, во все тридцать два зуба скалится навстречу курортникам – деньги!

      Зимой же тосклива, как волчий вой на закате. Дожди и скука. И люди зимой мелки и скучны, тоскливы и мрачны.

      Прелюдия

      Месяца за два или три до события обращался ко мне за помощью подполковник, назовем его Петровичем. Он «слегка» проворовался, не считая запуск в карман государства за тяжкое зло. Жаль для