Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия. Нелли Карпухина-Лабузная

то есть следователь, прокурор, понятые, и я гоняли свидетелей, вгрызаясь в тонкости очевидного. Следователь был не дурак дураком, как часто бывает, а парень толковый с характером лидера. Я ему надоела до чёртиков, но поневоле терпел: толпа уж больно большая собралась. И, наконец, прокололся главный свидетель, девица. Где уж нашли эту девку, я и не знаю, но врала она вдохновенно. Раз пять она повторила, как Оплёвкин вышел из машины, как вытащил обрез, как целился в несчастного грузина, у которого пистолета и не было.

      Это потом я случайно узнала, что она от брата грузина ребёнка имела, потому и интерес у неё был к данному делу.

      Короче, по её версии чисто преднамеренное с отягчающими обстоятельствами убийство получалось.

      Вот тут меня и заело: что-то не так! Уж больно красивая версия получалась, а правда зачастую так некрасива.

      Вгрызаемся дальше: задело и следователя. Нам обоим уже наплевать и на природу, и на глухо ворчащее оцепление, и на «тихих» мальчиков в трёх мерседесах, что так хотели быть незаметными, да куда там, три мерседеса за раз, ну уж совсем неприметное дело. Злили только, правда немного, дурные зеваки да холод собачий, но мы уже удила закусили, так нас заело! Азарт!

      Ищейки азарт охватил старшего следователя, вот-вот ожидавшего звание очередное. Азарт узнать правду охватил меня. Что двигало прокурором? Оглядки на «мальчиков» в мерседесах.

      Итак, в исступлении азарта искания правды прошу ту бабёнку показать посекундно, как мой Оплёвкин из машины выходил, как оружие доставал, как стрелял и т. д.

      Та раз в шестой рассказала, как по заученному.

      Следователь скрюченными от мороза руками всё записал (кстати, какой у него был почерк ужасный, хуже моего во сто крат, а уж мой почерк, похвастаться не могу, такой он дрянно отменный).

      И действие было закончено. Уехали «мальчики» в мерседесах, рванув с места со скоростью 200 км, нимало не печалясь присутствием нарядов милиции. Девица ушла, страшно гордая своей заглавной ролью в театре военного действия. Подружки, открыто завидуя ей, поспешили за виновницей торжества: присоседились к её ликованию ролью.

      Толпа растеклась, разбежались людишки домой погреться, чаёчку испить, да в красках порассказать домашним про действо, которого доселе ни разу не видели.

      Все удалились. Потопала я домой. В ходьбе согреваясь, всё думала: что тут не так?

      Следствие тихо закончилось. Дело пошло в суд, и на мучащий убийцу вопрос «что меня ждёт?» я привычно отшучивалась: «расстрела вам не обещаю».

      Наконец дело назначено слушанием.

      Как вдруг накануне суда является ко мне его жёнка, баба суетливая и любящая мужа до одури. И с порога заявляет мне, что муж приказал ей отказаться от моей защиты.

      Вот, обидела меня, так обидела, так в душу плюнула, не передать.

      Рванула я в камеру к подзащитному. Тот сам обомлел: как это так, денег в адвоката вложено? Вложено! Версию разработали? Разработали. Какой же тут может отказ? Чья вражья рука поработала, кто его знает, но эта