Царь-Север. Николай Гайдук

Заневестились береговые ивы и ольховники, источая головокружительный бражный дух. Заскорузлый кустарник разжал «кулачки» – показал первый лист, как драгоценный изумруд. А в сердцевине листа робко дрожала и пульсировала росинка, впитавшая в себя частицу мирозданья. Росинка затряслась и на мгновенье помутнела – в ней отразился промелькнувший вертолет.

      Округа наполнилась дрожью. Росинка покатилась по хребту согнувшегося тёмного стебля – капнула на землю и пропала.

      Вертушка затихла на гранитной площадке – словно большой апельсин с неба на нитке спустился на землю.

      Охотник с парнем посидели на дорожку. Покурили. Тиморей вздохнул.

      – Спасибо, Северьяныч, за приют. Хорошо здесь. – Он поднялся. – Так хорошо – не улетал бы никуда.

      – Дак оставайся.

      – Рад бы, но не могу. Надо ещё на Валдай. На родину.

      – Куда? – Храбореев то ли удивился, то ли насторожился. – Так ты на Валдае живешь?

      – На Валдае. Возле Селигера.

      Дед-Борей внимательно посмотрел на него.

      – А ты же сказал – в Ленинграде.

      – Валдай – моя родина. А Ленинград… – Парень пожал плечами. – Я недавно туда перебрался. Думаю вступать в Союз художников… Ну, ладно. Пора, Северьяныч.

      – Погоди, посиди! – Храбореев странно заволновался. Верхней губой попробовал до носа дотянуться. – Сынок, ты это… Кха-кха… Летчики наши, молодчики, они сейчас на озеро пойдут, рыбки половят… Время есть. Ты, сынок, присядь, ты расскажи…

      – А чего рассказывать?

      – Да вот хотя бы… Кха-кха… Давно ты живёшь на Валдае?

      – Я там родился, – ответил парень, с недоумением наблюдая за суетой охотника. До этой минуты Северьяныч держался чинно, степенно.

      – А мамка твоя… – расспрашивал охотник. – Где мамка-то? Чем занимается?

      Парень опустил глаза.

      – Нету мамки… – сказал через силу. – Погибла.

      – То есть как – погибла?

      – Авария была на Селигере. На рыбном заводе…

      – Ой, ё-ё… – Дед – Борей покачал головой. – Как же так?

      – А так… Дело житейское… – Тиморей нахмурился. – Ну, мне пора…

      – Погоди! А мамку-то… Как звали мамку?

      – Любовь Тимофеевна.

      Ресницы охотника дрогнули. Он изменился в лице. Побледнел. Но парень этой перемены не заметил, направляясь к выходу, – дверь в избушке была открыта.

      Гранитный широкий «блин» – каменная площадка – находилась неподалеку от зимовья. Вертолетчики на этот раз спешили. Командир стоял около раскрытой двери, напряженно смотрел на пассажира, на Деда-Борея.

      Они обнялись. Храбореев отодвинулся от парня, но руки не разжал. Крепко вцепившись в плечи художника, Дед-Борей внимательно рассматривал его. Парень смутился отчего-то.

      Мастаков не выдержал. Поторопил.

      – Мужики! Время – деньги! Всё, Дед-Борей! Не болей!

      Вертушка оторвала резиновые лапы от земли и устремилась к перевалу.

      Расплющивая нос