Когда была война…. Александра Арно

они одни. Откуда-то из леса отозвалась уханьем сова. Лиза молча смотрела на сержанта и следила, как его пальцы умело и быстро перебирают клавиши, как растягиваются меха, исторгая из себя мелодию танго. Он притопывал ногой в такт и лукаво поглядывал на Лизу. А ей вдруг показалось, что перед ней сейчас стоит вовсе не Промахновский, а Вадим.

      Когда-то очень-очень давно в её жизни был счастливый, наполненный волнением и сладостным томлением день – день её свадьбы. Он предстал вдруг перед глазами во всех мельчайших подробностях: звонкое июньское утро, маленькие дрожащие слезинки на ресницах сестры, тяжёлый блестящий атлас подвенечного платья… Вадим держал её за руку, а она улыбалась ему, и где-то ей даже было немножечко стыдно за своё счастье – таким оно было огромным, таким всепоглощающим, что казалось нерушимым и вечным.

      Потом была война. Бесконечно долгая, ужасающая, страшная, она унесла всё то счастье в один миг и похоронила под обломками Брестской крепости. А накануне вечером шумела свадьба, гремели тосты, звенели бокалы, и они с Вадимом танцевали танго под аплодисменты многочисленных гостей. Лунный свет путался в тонкой фате и вспыхивал искорками на её поверхности, и Вадим глядел на неё полными любви глазами. Она чувствовала тепло его руки и понимала, что отныне в мире нет никого счастливее её.

      Лиза пошатнулась и уцепилась за аккордеон, чтобы не упасть. Промахновский испуганно подхватил её за талию.

      – Товарищ лейтенант, вам плохо? – тупо спросил он.

      «Да», – хотела ответить Лиза, но язык отказывался ей повиноваться. Мир закачался вокруг неё, затрясся, и она, словно в болотный омут, рухнула в вязкую темноту. Вдохнуть никак не получалось. Только мелодия танго всё звучала и звучала в ушах. Мелькали воспоминания: смутные, неясные, как дымка рассвета на горизонте, они сменяли одно другое и кружили в каком-то безумном вихре. Голос Вадима становился всё тоньше и выше, сливался с мелодией танго, пока не превратился в оглушительный свист снаряда. Что-то бабахнуло совсем рядом и с треском посыпалось вниз.

      Её насквозь пронизывала тупая ноющая боль, забиралась в самое сердце и душила его, выжимая остатки крови, а немцы смотрели на неё сквозь прицел и смеялись, говорили что-то на своём лающем языке, указывая на неё пальцами. Лиза взяла трёхлинейку. Перекрестие прицела легло на грудь одному из них. Она нажала на спусковой крючок, но пуля отскочила от железного креста на кителе немца, и он саркастично расхохотался.

      Сознание вернулось неожиданно – Лиза будто вынырнула на поверхность и жадно хлебнула ртом воздух. Она лежала на койке в медчасти. Через клеёнчатое окошко пробивались косые золотистые лучи, на одеяле ворочались солнечные зайчики. Остро пахло спиртом и медикаментами. За брезентовой занавесью, что разделяла палатку на две части, шептались два голоса.

      – Да не боись ты, – говорила Маринка. – Это тебе не просто баба, это Фабиш! А знаешь, что такое Фабиш? Танк с прицелом!

      – Да я не об этом, – нетерпеливо перебил её Промахновский. – Ты мне вот скажи, я к ней и так, и эда