Кормление облаков. Стихи. Александр Иличевский

этого суетливого парня нравится Поэту.

      Но почему он никак не может вспомнить…

      Замечает, что ее лицо слепит, будто

      ему, как в поликлинике в детстве

      капнули в зрачки белладонны.

      И вдруг его обжигает. Она

      напомнила ему его возлюбленную,

      с которой Поэт промучился в юности одно лето.

      «Вероятно, дело все в голосе», – думает он

      и бледнеет. «Голос и запах – два призрака любви,

      способных растерзать вас всегда,

      спустя любое время». Больше Поэт

      ничего не слышит. В ушах снова

      раздаются ее стоны, когда-то

      разорвавшие его мозг… Он услышал

      их, когда подкрался к окну ее спальни,

      на даче в Пярну, где они жили компанией,

      время хиппи и автостопа. Она

      в ту ночь была с его лучшим другом.

      И Поэт снова ощутил, как в горле

      собирается комок. Той ночью

      он долго-долго шел в темноте

      по берегу залива, началась гроза, он залез

      под опрокинутую лодку. Гром заглушал рыдания,

      шум ливня, большая вода – таким он помнит

      свое первое горе. «Отчего же в русской

      литературе почти нет полномерных

      образцов женских характеров, даже

      Каренина – это Толстой, мужчина», —

      думает Поэт, улавливая ее запах,

      этот мучительный вкус чистой холодной

      воды и вишни. Он взглядывает из-под очков

      на дипломата. Он не видел ее полвека.

      Через несколько лет она вышла замуж,

      родила двоих и, говорят, переехала Коннектикут…

      Всё, что от нее осталось – образ,

      вдруг воплощенный в это тело. Теперь

      она находится в двух шагах за соседним

      столиком и внимательно слушает мужа, этого

      лощеного шведа, зачем-то пишущего стихи.

      Господи, да за что же. Мог ли

      он предположить, что с ним на исходе

      жизни, когда наступление весны

      вновь, как в детстве, приобрело

      торжественное значение, снова

      случилась гроза, разразившаяся за порогом

      этой Старой Кузни. Может, здесь трудился

      его предок, доставал клещами

      раскаленные заготовки, начинал мять их

      точными ударами, чтобы снова и снова

      попытаться выковать подкову счастья?

      Души неуспокоенных призраков капризны.

      Он открывает подаренную шведом книжку,

      перелистывает, не в силах вчитаться.

      Ему нужно сдержать дыхание и

      биение раскаленного солнечного сплетения.

      Он думает: «Как все-таки эпически

      устроено многое в этом мире.

      Один хороший человек – совсем не единица.

      За ним стоит воспитание и масса

      обстоятельств, сформированных или вызванных

      к жизни в среднем не случайно. За каждой

      элементарной частицей существования

      стоят тоже в преобладании хорошие люди.

      Родители, предки, учителя, друзья. И

      так