Муляка. Две повести. Дарья Верясова

утончённая городская модница, в числе первых приехавшая на это, тогда ещё пустынное, поле с автобусом гуманитарки. Прямиком из клуба «Zavtra» под проливной дождь.

      Приходила приземистая, коротко стриженая блондинка Наташа – начальница отделившегося лагеря. Уносила в палатку уснувшего в пластиковом кресле десятилетнего сына (тоже работавшего в лагере), потом возвращалась и долго сидела с нами. Рассказывала пошлые истории с непосредственностью и трогательностью маленькой девочки, пила больше всех, говорила матом. Но всем было смешно и хорошо, всем хотелось её обнять и погладить по голове.

      Время от времени приходил Олег, у которого на бэйдже было зачёркнуто слово ВОЛОНТЁР и приписано ДОБРОВОЛЕЦ. После мне много раз доводилось видеть такие исправления у наших ребят.

      Рано или поздно у всех заканчивались сигареты и деньги, и наступало время дешёвого «Донского табака» и заначенной на чёрный день «Явы». Мои тонкие сигареты и в грош не ставились. Алкоголь же не переводился. Но, несмотря на это, нервы у многих не выдерживали. Несколькими днями позже для Насти Топор вызвали скорую – зашалило сердце, Наташа психанула и уехала, позже выяснилось, что в Москве она легла в больницу, Аида никуда не хотела уезжать ввиду «крымского синдрома» и до последнего оставалась в лагере. Когда она всё же вернулась в столицу и через денёк пришла на вокзал провожать знакомых ребят в Крымск, то не утерпела, запрыгнула в вагон и поехала зайцем – в чём и как была.

      Штаб собирался вводить правило семи-десяти дней (неделю в Крымске и марш домой!), но к тому моменту многие разъехались сами по себе.

      А мы на утро пятого дня перешли в соседний лагерь.

      Второй лагерь

      Утром я проспала. Лотта встала рано и уехала в город. В последние дни лагерь применял практику «брожения»: волонтёры ходили по улицам и проверяли каждый дом. Напомню, не все местные обращались за помощью, и при таких обходах было легче обнаружить пострадавших.

      Не отсонившись, я поплелась на кухню нашего нового лагеря – за кофе.

      Возле кухни стоял, опершись на костыли, высокий, небритый и неимоверно симпатичный блондин в полосатой пижаме – на манер больничной. Одна нога у него была загипсована.

      «Стильненько!» – хмыкнула я про себя. А вслух спросила:

      – Завтрак уже закончился, да?

      Блондин взглянул на меня удивлённо и ответил весёлым голосом:

      – То есть сначала мы спим до обеда, а потом завтракать просим?

      Я посмотрела на него очень честным взглядом и опустила очи долу.

      – Ну чего стоишь, иди завтракай! – и сам же засмеялся.

      Это был Дима. На второй день по приезде в Крымск он разбирал гуманитарку, и кто-то уронил ему на ногу тяжелейший поддон. Перебитая связка требовала операции, но каким-то макаром Дима остался в лагере на три недели и сумел сделать из своих костылей неисчерпаемый повод для шуток. За это время ему, как и всему мужскому