Мимесис в изобразительном искусстве: от греческой классики до французского сюрреализма. М. А. Чернышева

объему, так и их рисунку.

      Если во времена Мазаччо живописцы открыли тень как свойство предметов и характеристику для них, а пространство – как явление, независимое от отдельных предметов, но, как и они, обладающее объемом, то Леонардо светотень начинает увлекать как неопредмечиваемое явление.

      «Сфумато» и «ничто». Интересом к жизни светотени порождено леонардовское «сфумато» (ит. «дымный», «мягкий», «неясный», «размытый», «исчезающий»). Это прием нечеткого, слегка расплывчатого изображения форм через объединение тени и света «без черты или края, как дым».[107] Леонардо интересовало и изображение самого дыма, а также оптически родственных явлений – тумана, облаков, пыли.

      Сфумато можно трактовать и как передачу некоего неуловимого зазора между формами и воздухом. Леонардо писал: «Живопись распространяется только на поверхности тел». Поверхность же «не есть часть тела, облеченного этой поверхностью, и не есть часть воздуха, окружающего это тело, а есть то среднее, что находится между воздухом и телом ‹…› следовательно, поскольку границы тел не являются какой-либо их частью, а взаимно являются началом того и другого тела, эти границы – ничто, и потому поверхность – ничто».[108] Если сфумато – это передача «ничто», то живопись, прибегая к сфумато, подражает «ничто». Точнее, подражание природе распространяется с предметного ее состава, включающего объемы и очертания, на то в ней, что не обладает предметностью и визуализируется в светотени. Однако подражать тому, что само по себе едва ли видимо, невозможно через повторение природы, а можно через изобретение художественного эффекта, в котором «ничто» становится гораздо ощутимее, чем в ней самой. Не только природа обогащает живописные образы, но живопись обогащает восприятие природы.

      Рассуждения Леонардо о «ничто», с одной стороны, намечают важный поворот в миметической ориентации искусства, обратившегося к оптическим явлениям, независимым от предметов, с другой стороны, обнажают исконный парадокс художественного мимесиса: искусство изображает несуществующее в природе, чтобы усилить иллюзию сходства с ней.

      Пойэтический мимесис. Превознося живопись как «единственную подражательницу всем видимым творениям природы», Леонардо не раз оговаривает, что «она занимается не только творениями природы, но и бесконечно многим, чего природа никогда не создавала». Искусство близко природе не только как ее зеркало, но и по своей созидательной способности, как ее «законная дочь». Оно подражает природе по способу творчества. Этот старый тезис о пойэтическом мимесисе нам знаком. «и если живописец пожелает увидеть прекрасные вещи, внушающие ему любовь, то в его власти породить их, а если он пожелает увидеть уродливые вещи, которые устрашают, или шутовские и смешные, или поистине жалкие, то и над ними он властелин и Бог ‹…›, – пишет Леонардо. – и действительно, все, что существует во Вселенной как сущность, как явление или как воображаемое, он имеет сначала в душе, а затем

107

Мастера искусства об искусстве: в 7 т. Т. 2. С. 120.

108

Книга о живописи мастера Леонардо да Винчи, живописца и скульптора флорентинского. М., 1934. С. 63; Леонардо да Винчи. Избранные естественнонаучные произведения. М., 1955. С. 80.