Голоса Памано. Жауме Кабре

мать Венансия, и все из-за этого проклятого несчастья.

      – Женщины, дочь моя, как правило, не слишком похотливы.

      – Но, святой отец, я не считаю возможным совсем отказаться от секса.

      – Ну теперь я тебя совсем не понимаю, дочь моя. – Исповедник замолк, озадаченный ее заявлением.

      По улице Льюрья с возмутительным грохотом проехал трамвай; в темной исповедальне хранили молчание.

      – Не знаю. Но это ведь естественная потребность… Я хочу доказать, что… Впрочем, не важно.

      – Нет, дочь моя, говори.

      – Да ничего-ничего.

      – Почему бы тебе снова не выйти замуж?

      – Нет. Больше никогда. Я пережила большую любовь и поклялась никогда больше не выходить замуж.

      – Тогда почему ты встречаешься с мужчинами?

      – От злости.

      Снова трамвай. Исповедник провел рукой по щеке, в это время дня уже слегка шероховатой от пробивающейся щетины. Он не знал, что сказать. Выдержав долгую паузу, произнес:

      – Я не понимаю тебя, дочь моя.

      – Я бы очень хотела, чтобы все было по-другому.

      – Да… – Еще одна долгая пауза для раздумий. – Ты когда-нибудь размышляла о такой христианской добродетели, как смирение?

      – Вы можете отпустить мне грехи, святой отец?

      Прежде чем вернуться в спальню, она провела рукой по стоявшим на комоде фотографиям, словно перебирая в памяти всю любовь и ненависть, с которыми ей пришлось столкнуться в жизни. Потом погасила свет в гостиной. Сквозь щели в жалюзи проникал тусклый свет замерзшей луны.

      Бибиана, которая с тех пор, как навсегда поселилась в душе сеньоры, безошибочно угадывала ее мысли, допила ромашковый чай и тоже погасила свет.

      Знаешь что, сынок? Деревенские погосты всегда напоминают мне семейные фото: все друг с другом знакомы и все спокойны; лежат себе рядышком, каждый видит свой сон, и вся злоба, вся ненависть в этом неизбывном покое куда-то улетучивается. Но ты знаешь, что до меня, так я бы не стал делать гравировку на этом надгробии, пусть это и твой учитель. Мне совсем не по душе увековечивать память об убийце. Но что поделаешь, иногда приходится делать то, что нам не нравится, вот как сейчас: павший за Бога и Испанию и соучастник преступления, которое невозможно стереть из памяти. Ну что, прямо по центру или нет?

      – Да.

      – Видишь? Вот здесь ставим заклепки.

      – По одной в каждом углу.

      – Очень хорошо, сынок. Со мной ты быстро всему научишься. Твой учитель этого не заслуживает, но я не умею делать свою работу плохо. Так хорошо?

      – Да. Дай я теперь отполирую, отец.

      – Да, видно, дурная кровь была у твоего учителя, ведь он причинил больше вреда, чем сам дон Валенти, потому что тот, по крайней мере, не притворяется. Ты о нем даже не вспоминай, он этого не заслужил, Жаумет. Только на всякий случай не говори никому о том, что я тебе сейчас сказал. Аминь.

Часть вторая

Имена на плитах

      Талифа куми.

Евангелие от Марка 5: 41

      Если