Благородный Дом. Роман о Гонконге. Книга 2. Рискованная игра. Джеймс Клавелл

занимается. Кросс был бы очень рад иметь на борту своего агента. Почему бы и нет? – Верзила-полицейский следил за вьющимся дымком сигареты. – На месте националистов я поставил бы несколько мин и обвинил бы во всем КНР – и то же самое проделал бы на месте красных, только свалил бы все на Чан Кайши.

      – Так, скорее, поступило бы ЦРУ, чтобы повесить всех собак на Китай.

      – Брось ты, Брайан!

      Брайан Квок сделал последний глоток и встал.

      – Мне хватит. Пойдем.

      – Одну минуту. – Армстронг набрал номер. – Это Армстронг, подготовьте еще один сеанс на семнадцать ноль-ноль для V-11-3. Мне нужно будет… – Он осекся, заметив, что взгляд друга затуманился, а потом остекленел. Армстронг легко поймал его, уже падавшего, и устроил обмякшее тело в кресле. Он был совершенно не в себе и чуть ли не наблюдал за собой со стороны, когда клал трубку обратно на рычаг. Теперь оставалось только ждать.

      «Я сделал свое дело», – подумал он.

      Дверь открылась. Вошел Кросс. За ним трое агентов Эс-ай в штатском: все англичане, высокого ранга, лица напряженные. Один быстро накинул на голову Брайана Квока плотный черный чехол, легко поднял его и вышел. Остальные последовали за ним.

      Теперь, когда все было кончено, Роберт Армстронг не чувствовал ничего – ни угрызений совести, ни потрясения, ни гнева. Ничего. Разум говорил, что ошибки быть не могло, и в то же время отказывался верить, что друг, которого он, Армстронг, знает почти двадцать лет, агент коммунистов. Но, увы, доказательство было неопровержимое. Найденная Армстронгом улика свидетельствовала, что Брайан Квок – сын У Фан-лин, бывшей хозяйки А Там, в то время как из его свидетельства о рождении и анкетных данных следовало, что его родители носили фамилию Квок и были убиты китайскими коммунистами в Кантоне в сорок третьем году. Одна из фотографий запечатлела Брайана Квока рядом с крошечной китаянкой перед аптекой на деревенском перекрестке. Качество фотографии оставляло желать лучшего, позволяя тем не менее прочитать иероглифы на вывеске и распознать лицо, его лицо. На заднем плане была видна старая автомашина. За ней, наполовину отвернувшись, стоял какой-то европеец. Очкарик У признал на снимке нинтокскую аптеку, принадлежавшую семье У. Женщина, по словам А Там, и была ее хозяйкой.

      – А мужчина? Кто этот мужчина, что стоит рядом с ней?

      – О, это ее сын, Господин. Ее сын, Чу-той. Это ее Второй Сын Чу-той. Теперь он живет у заморских дьяволов за морем на севере, к северу от Страны Золотых Гор, – хныкала старуха из белой комнаты.

      – Ты опять неправду говоришь.

      – О нет, Господин. Это ее сын, Чу-той. Он ее Второй Сын. Он родился в Нинтоке, и я приняла его собственными руками. Это тот самый второй ее сынок, что уехал еще маленьким…

      – Уехал? Куда он уехал?

      – В Страну Дождей, а потом в Золотые Горы. У него теперь ресторан и двое сыновей… У него там свое дело, и он приезжал навестить Батюшку… Батюшка тогда был при смерти, и он приехал, как и подобает почтительному сыну, но потом уехал, и Матушка так плакала, так плакала…

      – И часто он навещал родителей?

      – О,