Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности. Павел Нерлер

психологического рисунка принадлежит Цветаевой. Например, терзание Апшины: как ему рассказать о своем поражении:

      Утаить –  обет нарушить,

      Рассказать –  живым зарыть.

      Вот и мается, не в силах –

      Рассказать, не в силах –  скрыть.

      Но и тут, при всей виртуозности проявленного ею триединства: смысл – звук – слово, последнее – слово – остается за Мандельштамом:

      А молчать ему не терпится.

      Язык сохнет, слово просится.

      Тут какой-то обратный смыслу порядок слов. Чудо. У Заболоцкого:

      Во всем признался он общине,

      Он ничего не утаил.

      Видимо, нужно было сказать об этом и так. И только так. И не только… Общее звучание поэмы в этом смешении достанется Заболоцкому. В нем душа утолит жажду консерватизма формы. Формы содержательной:

       Еще далеко до рассвета,

       Хоть глаз коли от темноты.

       Могильным саваном одеты,

       Томятся горные хребты.

      Сила Заболоцкого в беспримесной, неуязвимой эпичности. Например, самое начало поэмы:

       Во всем роду Миндодаури,

       Как говорят в селенье Бло,

       Один Апшина, полон дури,

       Худое выбрал ремесло.

       Он грабит недруга и друга,

       И, словно ханская казна,

       Его разбойничья лачуга

       Добром захваченным полна.

      Это эпос, освобожденный от примесей – «химически чистый». Однако, добиваясь вящей эпичности, Заболоцкий зачастую намеренно понижает температуру подлинника. И конечно, он больше захватывает, когда позволяет дать живое движение, нарушающее равновесие общей статики. Например, Гоготур говорит царю:

       Когда меня не овевает

       Прохладный горный ветерок,

       Моя душа изнемогает,

       И не могу я, видит бог,

       Ни пить, ни есть…

      Это прежде всего стихи. И все-таки предпочтительнее тут вспомнятся слова мандельштамовского Гоготура – именно, подчеркиваем, слова, а не стих как таковой.

      Царь, в долине мне не дышится.

      (Предпочтительнее, несмотря на эти три: не, не, не.)

      Горный ветер мне лицо свежит.

      Сердце плачет, словно женщина.

      Как видим, преимущества, достоинства и недостатки идут в переводах совсем не по линии близости или дальности к оригиналу.

      «Гоготур и Апшина» не лучший из трех переводов Цветаевой – пусть она нашла в поэме свою тональность, отличную от тональности и «Этери», и «Раненого барса», ее дар не развернулся тут полностью. Она не могла поднять поэму на одной дидактической волне, чего-то ей не хватало. В противоборстве, в борьбе двух богатырей ей не хватало… борьбы, противоборства. Ведь при всем противостоянии Гоготура и Апшины – это не резко выраженное противостояние злого и доброго, как, например, в поэме «Этери». Тут, в определенном смысле, борьба равных, поэтому Цветаева