Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности. Павел Нерлер

камни шевелились в исступленьи

      И бормотали, прыгая у ног.

      И я смотрел на бледный свет огарка,

      Который колебался вдалеке,

      И с берега огромная овчарка

      Величественно двигалась к реке.

      И вышел я на берег, словно воин,

      Холодный, чистый, сильный и земной,

      И гордый пес, как божество спокоен,

      Узнав меня, улегся предо мной.

      И в эту ночь в садах Пасанаури,

      Изведав холод первобытных струй,

      Я принял в сердце первый звук пандури,

      Как в отрочестве первый поцелуй.

      Стихотворение написано в 1947 году, за два года до того, как Заболоцкий стал переводить «Этери»; значит, переводил, уже приняв в сердце не только звук пандури, но и пшавеловские места, лежащие на двух Арагвах, неподалеку от Пасанаури…

      Цветаева дорожит фольклорным началом Важа Пшавела, и потому она слегка, но все-таки – стилизует, практически не видя другого пути. Тут определенные синтаксис и морфология, кстати, умеренно используемые, где слова типа: кабы, матушка, доколе; где «мнут траву» – с ударением на «а»; где есть строки такого звучания: «на всю дальнюю долину», или фразы вроде: «Обнял девушку царевич – что орел ширококрыл», «Молодым желают счастья, ладу, веку и судьбы», или такой привычно песенный лад: «Над лазурною пучиной, на скалистом берегу». Сознательно стилизуя, она преодолевает лубок врожденным тактом и чувством меры, а впрочем, скорее безмерностью своего дара, обезличенность стилизации – яркостью собственной личности. И все-таки народной эту поэму в цветаевском переводе делала не тень стилизации под народное, пробежавшая по поэме, а свободно проявленная стихия цветаевского лиризма.

      Преодоление стилизации становится у Цветаевой дополнительным источником эстетического воздействия: только подумаешь – стилизация, а она уже – жизнь:

       Бедной девушке Этери

       Любо слушать соловья.

       «Хорошо поешь ты, – молвит, –

       Как бубенчиком звенишь!

       В горле жемчугом играешь!

       Хоть бы знать –  что говоришь!

       Только этим и страшна мне

       Смерть, глубокая земля,

       Что под камнем не слышна мне

       Будет песня соловья…

      Стоит обратить внимание, как недостаточность рифмы «земля – соловья» тонкий мастер Цветаева подкрепляет тавтологической рифмой типа редифа: «страшна мне – слышна мне». Или другой пример:

      Как луна одна на небе –

      Так она в лесу одна.

      Одна – она, да еще луна – это один из случаев, когда Цветаева внутренней рифмой восполняет недостаток ее в нечетных клаузулах.

      Заболоцкий к той же задаче подошел с противоположной позиции – он начисто отказался от стилизации. Именно в эпичности, как таковой, он усматривал источник народности. Но, стремясь к вящей эпичности, Заболоцкий зачастую чрезмерно возвышает свой стих, отстраняется, охлаждает температуру оригинала, запрещает себе лирическое изъявление собственной личности, от народности неотъемлемое – не отсюда ли сказочное «и я там был…»?

      До сих пор