Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности. Павел Нерлер

как ни в ком его не понимаю –

      так писал Анастасии Цветаевой Максим Горький[110]. Писатель, но не поэт, он судил о поэзии всегда искренне, но, увы, не всегда проникновенно. Поэт Александр Цыбулевский не только понимал, как видим, это цветаевское состояние опьяненности словом, но и унаследовал его – на законных правах «блаженного наследства»: помните? –

      Сентябрь. Сентябрьские утехи.

      Так сгинь и пропади в толпе.

      Как описать базар –  орехи

      с проломом рваным в скорлупе?

      От перца в воздухе багрово.

      Отключено, отрешено.

      Уходит восвояси слово,

      ведь не в увиденном оно.

      Но вернемся к началу и пафосу этой главки – к непосредственной реабилитации слуха как поэтического начала у Цыбулевского. Как и Цветаева, Цыбулевский – корнелюб. О Цветаевой он пишет (РППВП, 34–35):

      …Цветаева вслушивается: «И сокрылось. Сном сокрылось! Как бы не сокрыла даль…» – о том же стаде… она – вся слух… У Цветаевой образуется мощная фонетическая тяга слова.

      Звери вскачь, охотник следом, крупный пот кропит песок.

      Трижды обходил в обход их и обскакивал в обскок.

      В «Раненом барсе» Цветаева применила особый конструктивный принцип, усиливающий сказанное повторением.

      Голоден. Качает усталь.

      Кости поскрипом скрипят.

      Когтевидные цриапи[111]

      Ногу до крови когтят.

      Поскрипом – скрипят; когтевидные – когтят.

      В этой строфе оба повторяющихся корня – «скрип» и «когт» – аукаются с соседним корнем «кост», что еще более усиливает звуковые эффекты стиха.

      Или же: «Холм с холмом, тьма с тьмою смесятся, с горной мглой – долины мгла», «… уж скоро в долах волк с волком заговорит». (Сравните у Лермонтова и от него у Мандельштама: «Звезда с звездой – могучий стык».)

      Или:

      …У Цветаевой явственна тенденция повторения – точно зеркало ставится перед словом; слово обнаруживает свойство, обратное текучести, – цепкость. // Цветаевский метод не гарантирует желанной точности: ее корнелюбие не может не потянуть от текста, не увести в сторону. Картина рождается как бы из недр самого слова – словно бы заложена в его корне…

      У самого Цыбулевского эти корневые гнезда, эти, по прекрасному хлебниковскому выражению, «друзы звучных камней» – явлены ничуть не реже или глуше. Вот лишь немногие примеры. Стихи:

       …Дождись, пока звезда на камне

      Забрезжит каменным лучом (с. 5).

       …Эта помесь Европы с Кавказом:

      ресторан ли, духан –  не понять.

      Этот трепет под трепетным газом

      не разъять, не объять, не обнять (с. 6).

       …Ах, передай, но нет, не передашь

      тот лес в лесу –  и позже как заране.

      В дожди истек забытый на поляне

      чернилами чернильный карандаш.

(с. 10, «Коджори», 1)

      Ах, боже мой, и все-таки

110

Цит. по: ВШ, 41.

111

Металлические «кошки», надеваемые в Грузии на обувь при прохождении по крутым и скользким склонам.