Тенеграф. Кшиштоф Пискорский

не встречаться с ним в условленном месте. Беспокоило его и то, что с весточкой послали рубаку, а не мальчугана на побегушках. Но еще сильнее беспокоило его, что никогда он об этой фехтовальщице не слышал.

      В Сериве женщины не хватались за шпаги, значит, девушка, должно быть, происходила издалека. Акцент подсказывал, что с другой стороны Саргассова моря. Оливковая кожа выдавала анатозийских предков.

      К тому же, должна была она прибыть недавно, иначе он слышал бы уже о ней в таверне или от одного из учеников. Одевающаяся по-мужски женщина с Юга, со шпагой – это была бы тема для разговоров. Не потому, что серивские женщины не имели обычая убивать. О, нет! Они просто полагали, что могут это делать столь же результативно и без переодевания в смешные мужские шмотки и без того, чтобы тратить годы на науку махания железом. Вместо рапир они пользовались кинжалом, длинной шпилькой для волос, ядом, звенящим золотом или заговором.

      Арахон раздумывал, зачем бы Реальто вытягивать эту девицу боги знают откуда, из Патры или какого-то пиратского княжества за Саргассовым морем, и не сделал ли он это, так как понимал, что в Сериве немного наемных рубак смогло бы противостоять И’Барраторе.

      Подозревал он, что вскоре придется ему скрестить с незнакомкой клинки, но пока что шагали они вглубь узких улочек портового квартала, над ними же на веревках, которые, словно швы, стягивали противоположные стены старых жилых домов, трепетало белье, раскачиваемое порывами соленого ветра.

* * *

      Эльхандро Камина сидел в своем кабинете на втором этаже старого дома в Переулке Криков и с умильным выражением лица вслушивался в стук машины внизу. Сплетши ладони на животе, он дремал внутри солнечного пятна, которое рисовали врывающиеся в окно лучи.

      Всю прошедшую ночь он расставлял корректорские знаки в длинном манускрипте. Словно пророк из древних сказаний, метал он в толпу букв гибкие змеи делеатур, что пожирали целые предложения; под его пером, словно пред старинными магами, расступались моря знаков, открывая место для вставок и дописок; по одному его приказу передвигались целые абзацы. Нынче же, завершив свое дело, был он уставшим, но счастливым.

      Эльхандро Камина любил свою работу.

      Эта странная профессия, настолько новая, что не дождалась она пока своего названия, требовала, дабы днем он играл роль мелкого работодателя, а ночью – читателя и редактора. Говоря коротко, Камина был одним из первых издателей в Сериве. И хотя на протяжении пяти лет работы зрение его ухудшилось настолько, что при свечах он едва видел буквы, а писанные вручную книги часто бывали настолько старыми и выцветшими, что порой приходилось угадывать отдельные слова, а то и предложения, однако работал он без передышки, дабы иметь чем кормить прожорливого, смазанного маслом, напоенного чернилами из сажи и свиного жира дракона, который порыкивал в комнате внизу и щелкал своей огромной пастью, вмещавшей четыреста тридцать наборных буковок в двенадцати рядах.

      А были же времена, когда первые такие машины едва-едва привезли с Севера, к возмущению эклезиарха,