Тенеграф. Кшиштоф Пискорский

обладал душою поэта, то вы ошибаетесь. И’Барратора все и всегда совершал с одной-единственной целью: чтобы сделаться лучшим фехтовальщиком. Давным-давно, когда он лишь учился шагам и равновесию на каменной стене, окружавшей старое, заброшенное имение его отца, учитель сказал ему, что у хорошего фехтовальщика все чувства должны быть острее бритвы.

      Необходимо ему соколиное зрение, поскольку часто, прежде чем враг проведет удар, его выдает легкое дрожание мышц в уголках глаз, напряжение шеи, вызванное тем, что сознание уже предвидит скрещенные клинки или боль от раны, полученной в контратаке. И’Барратора знал, что если он сумеет заметить одно зеленое зернышко среди тысяч черных, значит, он обладает необходимой остротой зрения, чтобы прочесть на лице противника его намерения.

      В свою очередь, обоняние, которое, подобно скальпелю цирюльника, разделяет запахи вокруг на отдельные слои, позволяет ему настолько же хорошо отделять сушеный тмин от вязанки свежего чеснока и запах пота ожидающего в засаде врага от вони отдающей волглостью крипты.

      Еще важнее был слух. Должным образом натренированный, он мог выхватывать слова и целые предложения в уличном шуме, но также мог – среди звона рапир и ударов подкованных сапог – различить шелест, производимый заходящим сзади противником с длинным кинжалом в руке.

      Однако Арахон считал, что наименее оцененным фехтовальщиками чувством остается осязание. А обученная рука умеет так много! Порой хватает одного рукопожатия друга, чтобы понять, что тот предал его и в близящейся схватке переметнется на сторону врага, – и всего лишь прошлой ночью это спасло И’Барраторе жизнь. К тому же умелая ладонь может, скрестив клинок с противником, ощутить, не подрагивает ли его рука и гарда или не слишком ли измождены мышцы врага. Это искусство старые серивийские мастера именовали tacto.

      Благодаря тому что И’Барратора наизусть знал на ощупь рукоять своей рапиры и ведал, как лежит она в ладони при разных ударах, он никогда не удерживал ее слабее или сильнее, чем должно, и вот уже много лет никто не мог его разоружить.

      Спускаясь вниз террасами Альхера Маар, фехтовальщик готовился к схватке.

      Он надеялся, что обойдется без кровопролития, но одновременно испытывал немалые сомнения. Когда добрался он до условленного места, на пахнущую солью и ветром набережную, – сомнения эти подтвердились.

      Реальто Аркузона не было там, где они условились.

      Кавалер И’Барратора поправил пояс, прикоснулся ладонью к рукояти рапиры, удостоверился, что дага висит под соответствующим углом, а после сошел на набережную, в гущу человеческих голосов, меж потрескивающими причальными канатами и стучащими сходнями.

      В условленном месте, на постаменте, где некогда стояли портовые весы, теперь сидел незнакомый вооруженный человек. Арахон почувствовал, как напрягаются мышцы у него на загривке. Мог ли патрон уже знать о произошедшем прошлой ночью?

      Пытаясь сохранять спокойствие,