Баязет. Том 2. Исторические миниатюры. Валентин Пикуль

перед ефрейтором Участкиным.

      Тот повернул к нему грязное, испещренное потоками пота лицо, прохрипел:

      – Не сдюжить… Так и прут, ваше высокобла…

      Пацевич – хрясть ефрейтора в ухо, бац – во второе.

      – Понял, болван, что значит приказ?

      Он схватил у него винтовку, выбросил затвор.

      – А еще ефрейтор! – сказал полковник. – Собирайся на выход, с хурдой вместе… Вели солдатам строиться!

      Пацевич убежал. Ефрейтор поднял обезображенное оружие, плачуще обратился к солдатам:

      – За што же он меня так?.. Или уж я солдат дурной? Пущай я буду в ответе – пали, ребята! Пали его…

      Пацевичу удалось водрузить только два белых флага – один над минаретом, другой над кухонной башней. Грязные тряпки, выставленные на позор гарнизона, противно разворачивались, хлопая на ветру, и турки, ободренные их видом, усилили свой натиск. Врагам помогало сейчас и то, что стрельба русских заметно слабела, быстро перемежаясь вдоль фасов: вот она утихла в этом углу (значит, Пацевич уже тут), потом вдруг усилилась снова (значит, Пацевич побежал в другой каземат).

      – Лезут! – надрывался кто-то с высоты. – Помогайте мне, братцы… Лезут басурманы!

      Несколько штурмовых крючьев, взлетев на веревках, царапнули уже по оконным карнизам. Вой осаждающих усилился, окна цитадели, без единого стекла, словно заманивали их внутрь темных крепостных переходов.

      На двор, пришпорив каурого жеребца, гоголем вылетел Исмаил-хан Нахичеванский.

      – Сторонись, – покрикивал он, – дай проехать…

      Куда он собирался ехать – никто не знал (и уж, конечно, никто его об этом не спрашивал). Лошадиная морда обожгла затылок Пацевича жарким дыханием, и полковник перехватил ее за поводья.

      – Голубчик, – сказал он хану, – ваши лоботрясы околачиваются без дела… Велите им открывать ворота. Действуйте своей властью. Пусть разбивают телеги и отворачивают камни. Выручайте, голубчик хан, а я наведу порядок…

      И полковник опять заметался по крепости. Мокрый от возбуждения, сюртук разодран, один угол его рта слюняво отвис на сторону. А глаза уже сделались бешеными, зрачки их купались в какой-то противной мути, и многие теперь стали бояться Пацевича: кутерьма вокруг стояла страшная, прихлопнет он тебя в суматохе из своего «семейного бульдога», разбирайся потом – за что…

      – Где Штоквиц? – орал полковник и заталкивал солдат в колонну, которая тут же рассасывалась, стоило ему отвернуться. – У-у, старый хапуга, в кусты улизнул… Все берегут свои шкуры, жалкие подонки! Один я расплачиваюсь за всех… Разыщите мне Штоквица – живого или мертвого!..

      Господин комендант, конечно, слышал эти вопли по своему адресу, но решил переждать опасный момент в своей карьере. Сейчас его больше устраивало общество любимого котенка, только не Пацевича.

      Капитан толкнул двери. В его комнате, ощерив зубы и выставив кинжал, уже стоял щуплый арабистанец в бурнусе, а в окне виднелся зад редифа. Трах! – выстрелил Штоквиц, и снова: трах! – прямо по турецким шальварам… Раненый турок, застряв