Оправа для бриллианта, или Пять дней в Париже. Книга вторая. Сергей Курган

не мое дело. Я только хотел у вас еще спросить: а вы не знаете, почему ваши предки в Германии перебрались из Бамберга в Регенсбург? Может быть, в Бамберге что-то произошло?

      У Ани почему-то екнуло сердце, и вся она сжалась, точно в ожидании удара. Рассказать? С одной стороны, она ведь обещала бабушке не рассказывать об этом никому постороннему. Но с другой… Серж задал прямой вопрос. Врать ему? Глупо и бессмысленно. Правда, он обещал, что не будет считывать ее мысли, но все равно – глупо. Зачем? И вообще, разве он – посторонний? Аня испытывала растерянность: в самом деле, кем был ей Серж? На этот вопрос не было определенного ответа – пока не было: о том, кто Серж в ее жизни, Аня еще подумает. Но, по крайней мере, для нее было совершенно ясно, что уж никак не посторонний.

      – Да, Серж, произошло, – тихо ответила она.

      Серж молча ждал продолжения. И Аня решилась:

      – Мою пра- пра- много раз – прабабушку, которая жила в начале 17 века, сожгли на костре как ведьму.

***

      Мотор БМВ вновь успокаивающе гудел – уверенно, мощно, надежно. И в салоне вновь работал кондиционер, так что от духоты даже и следа не осталось. А может, и не было никакой духоты? Может, весь этот тяжелый разговор – вначале о… нет, Аня не хотела даже называть ее имя, даже про себя. … Скажем так: о «давней истории» Сержа. – Вот, так-то лучше. … А потом – о сожженной в 17 веке «семейной ведьме» (сейчас Аню уже не интересовало ее имя – не знаю, и не надо – думала она). И вот, обо всем этом – может, они с Сержем и не говорили?

      Аня вздохнула: увы, разговор был. И о том, и о другом. Уже на что тяжелым было объяснение с Сержем по поводу его «давней истории», но разговор о ведьме, сожженной в Бамберге, оказался еще тяжелей: Серж был почему-то словно бы не в своей тарелке и все стремился уточнить детали. Но Аня и сама мало что знала об этом – семейное предание содержало очень скупые сведения, так что Сержу пришлось удовольствоваться тем, что было. Почему это так его интересовало? Чем задевало? – А задевало определенно: он до сих пор молчал, мрачно глядя в ветровое стекло. На протяжении уже получаса – после того, как они договорились, что едут «домой», в Париж, он не произнес ни единого слова. Это было так непривычно, так странно для Сержа, который обычно произносил слова почти непрерывным потоком, что Ане делалось не по себе – неуютно, тревожно. Она несколько раз уже порывалась прервать затянувшееся молчание, но всякий раз ей не хватало решимости нарушить тишину. Она непроизвольно поежилась на своем пассажирском сидении и вновь вздохнула. На сей раз это не осталось незамеченным:

      – Что вы так тяжко вздыхаете? – «пробил», наконец, молчание его вопрос. И Аня с радостью отметила, что интонация вновь была привычной, легко-ироничной. От сердца сразу отлегло. – Слава Богу, – подумалось ей. По правде говоря, она уже устала от всего этого: признаний, объяснений, «допросов с пристрастием», затяжного молчания…

      – Не переживайте, – вновь заговорил он, прежде чем она успела что-нибудь сказать, – я переключился в нормальный