И. Полетаев, служивший швейцаром. Повесть. Мария Бушуева

болтавшегося у Полетаева за спиной, уже была не так вкусна. Да, в середине, увы, совсем не то, что в начале, а в конце отнюдь не то, что в середине.

      – Нагулялся? – спросила сорокопятилетняя Люба, хозяйка, любящая выпить.

      – За хлебом ходил.

      – Белый привозили?

      – Нет, только такой. – Полетаев показал ей обкусанную булку.

      Вышел на крыльцо Тимофей, работящий муж попивающей хозяйки.

      – Купался?

      – Нет, за хлебом ходил.

      – Белый привозили?

      – Нет, только такой, – Полетаев еще выше поднял буханку, – у вас сигаретки не найдется?

      – Курить надо бросать, – улыбаясь, посоветовал Тимофей, – от курения весь вред.

      – Дам я тебе, – прищурилась Люба, – без фильтра будешь?

      – Еще бы.

      Люба сходила в дом, принесла сигарету. Желто-серая собака Дружок, проснувшись, поднялась со ступеней, зевнула и, подойдя к Полетаеву, глянула на него вопросительно.

      – Спасибо.

      – Спасибо сыт не будешь, – Тимофей еще шире разулыбался.

      – Ты сегодня польешь? – Люба, щурясь, глядела не на жильца, а на торчащий возле крыльца огромный подсолнух.

      – Полью, конечно.

      – Где-то эдак через часок.

      Э-эх, родится бы, как эта дубина, без ручек, без ножек, крути себе головой. Полетаев, украдкой оторвав от подсолнуха листок, поплелся в низенький домишко, где временно обитал.

      – Безотказный он, – проронила ему вслед Люба, – прям как свой стал.

      – Хороший парень, – Тимофей, наклонившись, потрепал собаку по длинной шерсти.

      – Мягкий вот больно, а нонче бабе крутой мужик нужен.

      – И то верно.

      – Крутой мужик, что в машине мотор.

      Собака, смекнув, что кроме ласки ожидать ей от хозяев нечего, равнодушно отошла, подергала короткой лапой, пытаясь, видимо, стряхнуть въедливую букашку, и легла в траву, причем ее морда приняла несколько скептическое выражение. Все суета сует, не более того и не менее. Суета сует. И томление бедного духа, добавил бы Тимофей, склонный, когда трудовой день катится к закату и к меланхолической прохладе и все такое, немного поразмыслить о том, о сем. Но солнце стояло высоко, от сухой земли несло жаром, и философского диалога не получилось.

      Лопатой помахать, однако, мне полезно. Полетаев, войдя в дом, сразу плюхнулся на кровать, привычно посетовав на ее малые габариты: для карликов сделана мастерами-умельцами, как не повернешься, а одна половина тела все равно над пропастью висит. Он недовольно поерзал, все ж таки вытянул ноги, взгромоздив ступни в полинялых носках прямо на заднюю спинку, криво приколоченную к самой кровати, накрытой изъеденным жуками матрасом. Да, лопатой помахать это дело, он закурил, и мысленная беседа немедленно возобновилась. А почему, собственно, вам это полезно, сэр? Мыслей, сэр, в башке моей развелось слишком уж много, расплодились блохастые скакуны-мысли,