Орлеанская девственница. Философские повести (сборник). Вольтер

миг один; Агнеса, без надежды,

      Припав в слезах к могучему плечу,

      Стонала только: «Нет, я не хочу».

      Но тут раздался шум невероятный,

      Повсюду слышен крик: «Тревога, в бой!»

      Труба, предвестник ночи гробовой,

      Трубит атаку, звук бойцам приятный.

      Встав поутру, Иоанна не нашла

      Ни панциря,[60] ни ратного седла,

      Ни шлема с воткнутым пером орлиным,

      Ни гульфика, потребного мужчинам;[61]

      Не думая, она хватает вдруг

      Вооруженье одного из слуг,

      Верхом садится на осла, взывая:

      «Я за тебя отмщу, страна родная!»

      Сто рыцарей за нею вслед спешат

      В сопровожденье шестисот солдат.

      А брат Лурди, заслышав шум тревоги,

      Оставил вечной Глупости чертоги

      И опустился между англичан,

      Согнув под ношей свой дородный стан:

      Он на себя различный вздор навьючил,

      Труды монахов и безмозглых чучел.

      Так нагружен, он прибыл и тотчас

      Широкий плащ старательно потряс

      Над бриттами, и лагерь их погряз

      В святом невежестве, в дремоте жирной,

      Давно привычных Франции обширной.

      Так ночью сумрачное божество

      С чернеющего трона своего

      Бросает вниз на нас мечты и маки

      И усыпляет нас в неверном мраке.

      Конец песни третьей

      Песнь четвертая

      Иоанна и Дюнуа сражаются с англичанами. Что с ними происходит в замке Гермафродита.

      Будь я царем, не знал бы я коварства.

      Я мирно бы народом управлял

      И каждый день мне вверенное царство

      Благодеяньем новым одарял.

      Будь государственным я человеком,

      Порадовал бы я и там и тут

      Талантливых людей пристойным чеком;

      Ведь, правда, стоит этого их труд.

      Будь я епископ несколько минут,

      Я постарался б вслед за молинистом

      Договориться с грубым янсенистом.

      Но если б я прелестницу любил,

      Я с нею никогда б не расставался,

      Чтоб праздником день каждый начинался,

      Чтоб вечно новым этот праздник был,

      Поддерживая в ней любовный пыл.

      Любовники, как горько расставанье!

      В нем множество опасностей для вас,

      И можете вы заслужить названье

      Рогатого на дню по десять раз.

      Едва Шандос последние завесы

      Сорвал с дрожащих прелестей Агнесы,

      Как вдруг Иоанна из рядов в ряды

      Несется воплощением беды.

      Непобедимое копье Деборы

      Пронзило Дильдо грозного, который

      Уворовал сокровища Клерво

      И осквернил монахинь Фонтевро.

      Потом второй удар, такой же ловкий,

      Сбил Фонкинара, годного к веревке;

      Хоть он и был на севере рожден,

      В Гибернии, где снег со всех сторон,

      Но, словно отпрыск южного народа,

      Во Франции повесничал три года.

      Затем погиб и рыцарь Галифакс,

      И брат

60

Панцирь, кольчуга – это доспех с рукавами и нагрудником, состоящим из железных колец, покрытых иногда шелком или белой шерстью. Панцирными ленами назывались те, сеньоры которых имели право носить кольчугу.

61

Гульфик или брагетта – от «braye», «bracca». В те времена носили длинные гульфики, спускавшиеся от штанов; и часто в них лежал апельсин, который преподносили дамам. Рабле упоминает о превосходной книге, озаглавленной: «О достоинстве гульфиков». Это была отличительная привилегия благородного пола; вот почему Сорбонна ходатайствовала о сожжении Девственницы, которая позволила себе носить штаны с гульфиком. Шесть французских епископов, при участии епископа Винчестерского, приговорили ее к сожжению, что было вполне справедливо: жаль, что это случается не столь уж часто; но не следует ни в чем отчаиваться.