Эрон. Анатолий Королев

исключительно вежливо говорит: не разевай роток, голубок. А я не понимэ, что речь про меня. Машина изнутри вся голыми фотками обклеена. Приехали в парк, вроде в Сокольниках, остановились на аллейке. И тут такое началось. Меня просто потрясло. Я понятия не имела про секс. Они из авто вышли. А Тома выходить запретила: смотри, говорит, как Тамара Виан горит синим пламенем. Губы накрасила густо-густо красной помадой. Мужик вытащил из брюк и не туда, а прямо в рот ей втолкнул. Меня затошнило. Вышла из машины. Куда бежать, не знаю. Ночь. Трясет всю. Ладони в блевотине. В общем, стою снаружи, пока они не угомонились. Отвез мужик к дому. Томка злая-презлая. Скандал мне закатила. Оказывается, она решила, что я все понимаю, и к работе приучать стала, а тут читает в моих глазах вроде как осуждение. А я молчу наотрез. Ты, орет Томка, думаешь, что бэ не станешь? Станешь! И пососешь! Вдвоем е будем. А хахаль Витек слушает нас и смеется. Я после узнала, что никакой он не Витек, а настоящий сутенер. Тут Томка по щекам меня отхлестала. А у меня, Надь, принцип – если до меня пальцем дотронутся, я теряю всякое уважение к человеку. Дождалась утра и слиняла. И прямиком сюда, на аппретурный, по объявлению найма рабсилы. Так ты представляешь, кто меня нашел?

      – Витек? – спокойно угадала Надя.

      – Вот именно. Полкуска с меня потребовал. Оказывается, это он все устроил. Просил Томку подружку привезти, чтобы целка, и парных бэ сделать. И билет мой оплачивал, и квартира не Томкина, а его. Он взятку в милиции дал, чтобы меня отыскать. Я так испугалась. Отдала, конечно. Лишь бы отвязались.

      В комнате стало тихо.

      – Так ты еще девочка?

      – Ага. Стыдно, конечно, пора ножки раздвинуть, но не могу, Надь, не могу, с души прям воротит. Если б еще махонький был. Карапуз. А то ведь такая кишка с ливером.

      Они лежали в темноте на заправленных кроватях с открытыми глазами. К утру ночь становилась темней и глуше. В стакане на окне набухала ваточная веточка вербы. Так же вязко набухали вопросы. «Стоит ли доверяться такой вот правде жизни? – трезво и холодно думала Надя. – Какой смысл в том, что все это правда, если из правды следует неизбежное поражение?» Единственным спасением во всем услышанном ей казался самообман. Мечта о настоящей матери и настоящем отце – единственное, что придавало судьбе Искры человеческий вид. «Нет, правде доверять нельзя. А ужасы красильного цеха? – продолжала она ночные мысли-гримасы общаги. – Изуродованное тело и душа Зинаиды, Искры, Вальки. А теперь вот и ее. Что лежит в основе такого кошмара? Ответ кажется прост – прописка. Так стоит ли прописку делать своей судьбой? Конечно, не стоит… а что же делать?» Она путалась в ответах, бросала мысли, не доводя до конца. Но главное было ясно: в жизни нет никакого человеческого смысла, это нора под землей, только нора. И выход из норы каждый ищет поодиночке. Вот что печально… Надин заснула с открытыми глазами, в которых стоит мартовская луна. Глаза ночной кошки из бутылочной ртути. Шорох сырых ветвей за окном. Шрх. Шрх… Бульканье аппретурной краски