Принцесса викингов. Симона Вилар

видела лишь смеющегося Ролло в широком плаще из волчьего меха: то, как он обнимает Атли, как отпускает соленые шуточки по их с Атли поводу. И еще – Белую Ведьму, Снэфрид, жену Ролло. Та восседала на богато убранном скакуне, кутаясь в светлый горностаевый мех, недоступная и холодная, как магический кристалл. Снэфрид, прежде едва удостаивавшая Эмму взглядом, сейчас разглядывала ее с величайшим вниманием. На лице финки блуждала хищная полуулыбка. Однако Ролло этого как будто и не замечал. Прыгнув в седло, он что-то проговорил, склонившись к супруге. Эмма метнула на них рассерженный взгляд, но Ролло уже разворачивал коня и ускакал следом за Лебяжьебелой.

      Уже вечером аббат Далмаций, звеня надетой под сутану кольчугой, спросил:

      – В Париже только и разговора о том, что дочь графа Беренгара из Байе стала наложницей Роллона Нормандского. Однако выходит, что вы, дочь моя, живете во грехе с его младшим братом?

      – Это гнусная ложь! – зло огрызнулась Эмма. Ей не понравились ни настойчивые расспросы этого воина-аббата, ни его насмешливый взгляд.

      – Ну как же так, дочь моя? Роллон сам утверждает это.

      – Преподобный отец, удовлетворит ли вас, если я сообщу, что мы с Атли Нормандским живем как брат с сестрой?

      – И вы, дочь моя, не принадлежите в библейском смысле ни одному из норманнских братьев?

      – Ни в коем случае!

      Далмаций хмыкнул и окинул ее с головы до ног плотоядным взглядом.

      – В таком случае либо вы владеете колдовскими чарами, удерживающими братьев на расстоянии от вас, либо оба они круглые дураки.

      И он вызывающе расхохотался.

      Эмма резко поднялась.

      – Вы не мой духовник, преподобный аббат, и я не намерена вам исповедоваться. К тому же я не понимаю, что за дело вам или Роберту Нейстрийскому до того, с кем я делю ложе.

      Аббат Далмаций сразу стал серьезен.

      – Ошибаетесь, дитя мое. С кем предается греху графиня из Байе – это одно, а вот кому отдает свою плоть принцесса франков – совсем иное дело. И ваш дядя, герцог Нейстрийский, весьма обеспокоен этим.

      Эмма едва дождалась, когда ее оставят в покое. Скверный осадок, оставшийся от этого бесцеремонного допроса, не прошел даже после того, как она получила подарок от герцогини Беатрисы – великолепное шелковое платье. Эмма велела убрать его подальше в сундук, решив, что если и наденет его когда-либо, то на это потребуются особые причины. В ту ночь она вновь легла рядом с Атли, заставив себя придвинуться к нему, чтобы забыть в его объятиях о Ролло. Из этого, однако, ничего не вышло. Кроме мучительного напряжения и отвращения, когда Атли стал целовать ее, она ощутила и страх. Эмма еще помнила, какая это боль и мука. Она еще не забыла, что пережила, когда Ролло отдал ее своим людям… И ее руки, только что обнимавшие юношу, вдруг уперлись ему в грудь, она оттолкнула его и, дрожа, отстранилась. Атли невнятно бормотал какие-то нежные слова, молил о прощении. Ей же невыносимо хотелось расплакаться.

      – Атли, я постараюсь, и когда-нибудь…

      – Тогда