Соната. Василий Васильевич Путённый

научным языком, – хороший селекционер, но ассистировать нам при ампутации этого подлого червеобразного хвоста она не будет. Мы, люди, должны его отсечь беспременно сами – раз и навсегда!..

      Когда Сергей пошел, Григорий Васильевич, войдя в вахтерку, сказал вслух:

      – Вот они, хирурги будущего! Они-то навовсе отрубят у человечества этот – ядрена его мать! – хвостище!

      В цеху тихо, никого нет, словно все ушли на митинг. Под ногами поскрипывает песок. На верстаке Александра Михайловича – гайки, шайбы, винты, почему-то хаотично валяются сверла, напильники, масленка, штангенциркули. На полу – тоже гайки и винты, опрокинутый круглый стул, – кто-то, вероятно, спешил, споткнулся и, озлясь, не соизволил поднять его. Дверки установки настежь открыты, сверкают хромированные ручки. Пахнет керосином.

      Сергей боязливо, точно его ударят, подходит к обшарпанной коричне-вой двери бытовки, сквозь приоткрытую дверь которой сочится разговор. Сердце сильно «галопировало», и мальчику казалось, что разговаривающие за дверью слышат его стук.

      – Закусончик у нас, братва, бог позавидует!

      – Это первач или последыш?

      – Последыши бывают в акушерстве…Первач – понял?! У меня самогон-ный аппарат из нержавейки, последней модификации – хоть на ВДНХ де-монстрируй!

      – Не боишься, что конфискуют?

      – Он у меня в такой схованке, что ни один миноискатель не обнаружит…

      Все вдруг засмеялись, узнав, где прячет свое «изобререние » собутыль-ник.

      – Дрессированный спаниэль в момент и там снайдеть!

      – Дерг твою ядрена мать! У меня присыпано спецзловониями – без рес-пиратора не подходь!

      – Ты, Фоша, получается, по самогоноварению защитил уже докторскую диссертацию.

      – Определенно! Вот, скажем, вручали бы лучшим самогонщикам «Оскары», так у меня их самых было бы больше, чем у Карпова и Элизабет Тейлор. Да-а! И в книгу рекордов Гиннеса попал бы. Я на спор запросто выпью бадью сивухи или бормотухи! Хи-ха-ха-ха!..

      – Стол у нас, кореша, скажу я вам, лучше ресторанского! Пора и бемцнуть по двести!

      – Слушай – а как же ты пронес эликсир настроения и бодрости?

      – А в термосе китайском – Васильич же у нас на контрольке ржавый утюг!.. – и опять вслед за этим неестественно скомороший смех. – Да его, старикана, можно по-разному лохонуть

      – Главное, зубров нету – начальства нашего. А то давишься, гляделками по сторонам кидаешь как ворюга.

      – Павел, ты ее, подруженьку, в банку перелей, чтобы она на нас, мы на нее с почтеньицем взирали!

      Сердце Сережки испуганно вздрогнуло, услышав имя отца. Он стал бледнеть, словно ощущая иней на спине, на лбу у него появились капельки пота. Он дрожащей рукой открыл дверь, вошел в небольшую комнату с темными от частого курения стенами, вдоль которых стояли металлические шкафы. Окна гостеприимно распахнуты для ветра, и летняя прохлада время от времени навещала собравшихся, вызывая ощущение приятной истомы.

      На