Питер Пэн должен умереть. Джон Вердон

него это гораздо больше…

      – Не надо мне объяснять, что это для него. Он здесь. И я здесь. Пусть сам объясняет. В прошлый раз я уже выслушала вас и вашего приятеля-адвоката. – Она чуть сдвинулась на стуле и устремила пристальный взгляд на Гурни. – Теперь я хочу выслушать вас. Сколько они вам платят за работу над делом?

      – Кто?

      Она показала на Хардвика.

      – Он и его адвокат – Лекс Бинчер из «Бинчер, Фенн и Бласкетт».

      Кэй произнесла название с таким видом, точно глотала противную на вкус, но необходимую микстуру.

      – Они ничего мне не платят.

      – Не платят?

      – Нет.

      – Но вы рассчитываете на какую-нибудь оплату в будущем, если ваши усилия обеспечат желательный результат?

      – Нет, не рассчитываю.

      – Правда? Тогда, если не считать всего этого вздора про докапывание до истины, почему вы этим занимаетесь?

      – Должен отплатить Джеку за одну услугу.

      – За что?

      – Он мне помог в деле Доброго Пастыря. Я ему помогаю в этом.

      – Любопытство. Уплата долга. Что еще?

      Что еще? Гурни гадал, знает ли она, что третья причина и вправду есть. Он откинулся на спинку стула, задумавшись, что именно сказать. А потом негромко произнес:

      – Я видел фотографию вашего покойного мужа в инвалидном кресле – должно быть, за несколько дней до его смерти. Лицо крупным планом.

      Наконец-то Кэй проявила хоть какие-то признаки эмоциональной реакции. Зеленые глаза ее расширились, лицо чуть побледнело.

      – И что?

      – Выражение его глаз. Я хочу понять, что оно означает.

      Она прикусила нижнюю губу.

      – Может, это просто… ну, как любой смотрит, если знает, что скоро умрет.

      – Не думаю. Я видел множество умирающих. Застреленных продавцами наркотиков. Совершенно незнакомыми людьми. Родственниками. Полицейскими. Но никогда не видел ни у кого такого вот выражения.

      Она испустила глубокий, прерывистый вздох.

      – Вам нехорошо? – спросил Гурни. Сотни, может быть, даже тысячи раз он видел, как люди пытаются изображать эмоции, которых не испытывают. Но тут фальши не было и в помине.

      Кэй на несколько мгновений закрыла глаза, а потом снова открыла.

      – Обвинитель сказал присяжным, что лицо Карла выражало отчаяние человека, которого предал тот, кого он любил. Вы тоже так считаете? Что это мог быть взгляд человека, чья жена желала ему смерти?

      – Думаю, это возможный вариант. Но не единственный.

      Она ответила еле заметным кивком.

      – Последний вопрос. Ваш приятель все твердит мне, что успех апелляции не имеет никакого отношения к тому, я ли застрелила Карла или нет. Мол, главное – показать «заметные недочеты в ведении дела». Так скажите мне вот что. Для вас лично имеет значение, виновна я или нет?

      – По мне, так только это и имеет значение.

      Она смотрела ему в глаза долго-долго, а потом легонько кашлянула, повернулась к Хардвику и заговорила другим голосом – более ломким, легким.

      – Отлично. Договорились. Скажите Бинчеру, пусть присылает мне договор.

      – Будет