Питер Пэн должен умереть. Джон Вердон

до начала убийств

      Было время, когда он мечтал стать главой великой страны. Ядерной державы.

      У него, президента, всегда под рукой была бы ядерная кнопка. Одним движением пальца он мог бы запускать ядерные ракеты. Уничтожать целые города. Мог бы положить конец вонючему человечеству. Стереть все с этой чертовой грифельной доски – начисто.

      Однако с возрастом пришло осознание своих перспектив, более реалистичное понимание возможностей. Он понял: до спускового механизма ядерного оружия ему не дотянуться.

      А вот до других спусковых механизмов – запросто. Раз за разом, выстрел за выстрелом – так много чего можно добиться.

      И пока он думал обо всем этом – а в подростковые годы он не думал почти ни о чем другом, – планы на будущее медленно обретали контуры. Теперь он знал, кем станет, когда вырастет, – что будет его сферой деятельности, его искусством, областью совершенства. А это уже немало, поскольку до тех пор он не знал о себе почти ничего, не ведал, кто он и что он.

      У него не осталось почти никаких воспоминаний о том, что было в его жизни до двенадцати лет.

      Только кошмар.

      Кошмар, повторяющийся снова и снова.

      Цирк. Его мать, совсем крошечная – меньше всех прочих женщин. Ужасный смех. Музыка с карусели. Басовитый, неумолчный звериный рык.

      Клоун.

      Огромный клоун, который дал ему денег, а потом сделал ему очень больно.

      Сипящий клоун, чье дыхание отдавало рвотой.

      И слова. В кошмаре они звучали отчетливей некуда – как острые осколки льда, разбитого о камень.

      «Это наш секрет. Скажешь кому, я тебе язык вырву и тигру скормлю».

      Часть первая

      Невозможное убийство

      Глава 1

      Тень смерти

      В сельской глуши расположенных к северу от Нью-Йорка Катскильских гор август месяц выдался переменчивым и своенравным, все метался между солнечным блаженством июля и свинцовыми шквалами грядущей долгой зимы.

      Такой месяц у кого угодно притупит ощущение времени и пространства. Погода словно бы подпитывала внутренний разлад Дэйва Гурни, его неуверенность насчет собственного места в жизни – разлад, что начался три года назад, когда Дэйв ушел из Департамента полиции Нью-Йорка, и усилился, когда они с Мадлен переехали из города, где оба росли, учились и работали, в сельскую местность.

      И вот сейчас, в первую неделю августа, когда близился пасмурный вечер, а вдалеке рокотал гром, Дэйв с Мадлен поднимались на Барроу-хилл по грязной разбитой дороге, что соединяла меж собой три небольшие каменоломни, давным-давно заброшенные и поросшие дикой малиной. Устало плетясь за Мадлен к невысокому валуну, где они обычно останавливались передохнуть, он старался по мере сил следовать извечному ее совету: «Смотри по сторонам. Тут так красиво. Расслабься и впитывай красоту».

      – Каровое, да? – спросила она.

      Гурни захлопал глазами.

      – Что?

      – Да озеро же.

      Мадлен кивнула на глубокий спокойный водоем более или менее правильной округлой формы, образовавшийся на месте выработанного много лет назад карьера. Он тянулся от того места у тропы, где они сидели, до полосы водолюбивых ив на другом берегу – зеркальная гладь футов около двухсот в поперечнике, с почти фотографической точностью отражающая плакучие ветви деревьев.

      – Каровое?

      – Я тут прочла дивную книгу о пеших прогулках в шотландских горах, – с энтузиазмом отозвалась Мадлен, – так там автор то и дело натыкается на «каровые озера». У меня сложилось впечатление, это что-то вроде озерца средь скал.

      – Хм-хм.

      Повисла долгая пауза. И снова Мадлен первой нарушила молчание:

      – Видишь вон там, внизу? По-моему, курятник надо строить именно там, прямо рядом с аспарагусом.

      Гурни понуро разглядывал отражения ив. Подняв голову, он увидел, что Мадлен показывает просвет в лесу чуть ниже по склону. Когда-то там пролегала просека, по которой возили бревна.

      Одной из причин для остановки передохнуть именно у валуна на краю старой каменоломни было то, что за всю дорогу только отсюда и открывался вид на их владения. Старый фермерский дом, клумбы, яблони-переростки, маленький прудик, недавно отстроенный амбар, неухоженные пастбища на склонах холма (поросшие в это время года ваточником и рудбекией), тот кусочек пастбища, который Дэйв с Мадлен подстригали и называли газоном, да выкошенную широкую полосу по самому низу, они величали ее подъездной аллеей. Примостившись на валуне, Мадлен неизменно радовалась этой картине в роскошном обрамлении окрестных лесов.

      Гурни не разделял восторгов жены. Мадлен обнаружила это место вскоре после переезда, и в первый же раз, как она показала его Гурни, у того возникла одна лишь ассоциация: находка для снайпера, вздумавшего подстрелить кого-нибудь на входе в дом. (Ему достало ума не делиться этой мыслью с женой. Она три дня в неделю работала в местной психиатрической клинике: