Клинок Богини, гость и раб. Анастасия Машевская

снимала только на ночь. Выучилась двигаться тише, чем мыши, которых частенько доводилось есть. Приближалась зима, и оттого, что она не смогла за лето отыскать тракт, который привел бы ее домой, Бансабира решила на время покинуть север, где наверняка еще алела свежей кровью война. Девочка давно потеряла счет дням, но когда стало неуклонно холодать, пошла по теплому следу остывающей осени, надеясь, что, возможно, если Праматерь позволит, ей удастся однажды прийти в Сиреневый дом тана Ниитаса, своего деда, и переждать зиму у него.

      Бану отощала. Недостаток сил у нее нередко граничил с обмороком. Когда по дороге попадались леса, она могла от души наесться ранета и поздних ягод, так что отвыкший от многой еды живот потом долго крутило. Охотилась на рябчиков. Найденные на побоище два ножа вскоре пропали: один, по случайности, упал в кювет (Бану побоялась лезть за ним), другой, используя в реке как гарпун, девочка, промахнувшись и не рассчитав, по неосторожности ткнула в камень. Тонкое лезвие погнулось до такой степени, что проку от него больше не было.

      Иногда бывало совсем трудно, и Бану ухитрялась держаться из последних сил, денно и нощно, как молитву, повторяя: «Я от крови волка, во мне волчья кровь» или: «Русса бы смог, Русса бы сумел, Русса бы справился, Русса бы нашел выход…» И, как всякая волчица, мало-помалу Бансабира выучилась владеть клыками.

      Избегала людей на дорогах и в лесах. В самом начале она однажды добралась до какого-то небольшого поселения, однако никто здесь не мог сказать, куда держать путь до Ниитасов. Ее гнали отовсюду. Говорить же местным, кем является, Бансабира не торопилась: внутренний голос с сомнением подсказывал, что в огромном мире за пределами фамильного чертога это совсем не обязательно кому-то знать.

      Пару раз девочка натыкалась на берегу какой-нибудь речки на смертельно раненного бойца или измученного схваткой зверя. Последнего, если мясо было еще не загнившим, пыталась есть. Бойцов – раненых и уже мертвых – не гнушаясь, осматривала и обыскивала. У кого-то находила воду или мех с терпким вином, у кого-то запасы дорожных сухарей или монеты. «К чему они мне? – думала девочка. Их ведь не съешь. Будешь идти – будут звенеть в кармане снятой с какого-то убитого мальчишки одежонки». А ей быть бы тише воды ниже травы. Приди она даже с одной такой монеткой в город и попытайся что-то купить, все начнут трясти ее – где тощий семилетний ребенок достал деньги и оружие? Кто такая? Откуда? Зачем? А получив ответы, как знать – убьют или передадут Шаутам? Может, конечно, повезет, за выкуп отвезут отцу, но только Богиня-Мать знает наверняка…

      Впрочем, большинство полумертвых или почивших путников, которых встречала Бансабира, были уже обобраны своими победителями.

      Однажды на заре октября девочка наткнулась на такого же едва живого бродягу с побелевшими губами. Она полагала, что он уже мертв, когда осторожно склонилась над ним. Но молодой мужчина был еще жив.

      – Научись дышать еще тише, – сказал он, с трудом разлепляя глаза.

      Девочка отпрыгнула почти