Клинок Богини, гость и раб. Анастасия Машевская

только оторвался от рук и повернул лицо к женщине.

      – Кто? – спросил напряженно, вцепившись в ее лицо твердым и прямым взглядом.

      – Девочка, тан.

      Бануни ждала, что ответит ее сын, но Сабир молчал и молчал.

      – Сынок? – осторожно спросила танша.

      Сабир Грозный сипло, с облегчением, выдохнул, ощущая, как наконец сужается могучая грудная клетка, и опустил голову на руки. Закрыл на мгновение лицо ладонями, потом поднялся, выпрямившись во весь свой недюжинный рост, и сказал:

      – Стало быть, дочка, – обернулся к матери. – Девочка, мам! – сказал совсем по-мальчишески.

      Бануни мягко улыбнулась. Что ж, такова воля Праматери, думала она. В свое время танша произвела на свет трех сыновей, но так и не получила желанной малышки.

      – Пойдем посмотрим.

      Повитуха отворила им дверь, пропуская вперед и кланяясь.

      Когда Сабир впервые взял девочку на руки, невольная улыбка расплылась по суровому лицу.

      – Спасибо, – сказал он жене, даже не взглянув на Эдану.

      – Как ты назовешь ее? – спросила Бануни. В целом у северян из Пурпурного танаара сложилась своя, совершенно особая традиция наречения детей – окончание имени ребенка должно было полностью совпадать с началом имени отца, а нередко имя и вовсе целиком собиралось из двух «родительских» начал. Поэтому выбор у Сабира был небольшим.

      Тан посмотрел на мать.

      – Бансабира, – выговорил он ясно и передал девочку своей матери.

      Через несколько дней состоялось освящение ребенка в вере Матери Илланы и Отца Акаба, и Сабир сам держал девочку весь обряд. Когда настало время в знак новой жизни полить ее теплой водой, Сабир вытащил дочь из пеленок. Впервые он увидел ее без одежки и сразу приметил на алебастровой коже крохи еще более светлое, почти неестественно белое пятно на левом бедре. Отметина походила на след от стрелы. Тан знал: подобный знак на теле ребенка означает, что из прошлой жизни он ушел не своей смертью, – пятно всегда соответствует месту, куда была нанесена смертельная рана.

      «Должно быть, копье, – подумал тан, глядя на маленькое существо в руках. – Это к лучшему, будет воительницей».

      Где-то вокруг раздалось обрядовое троекратное «Пусть!». Будто поняв, о чем подумал отец, девочка посмотрела прямо на Сабира светло-зелеными глазками и улыбнулась, оголив розовые десны. В груди тана, под камнем, что-то дрогнуло.

      Праздничные гуляния с играми и состязаниями, устроенные Сабиром по случаю рождения дочери, сменил угар пышных похорон. В семейный склеп опустили омытое и умасленное тело Бануни Яввуз, а на мраморной могильной плите – как делалось для всех погребенных здесь Яввузов – из волчьих клыков выложили голову хищника, которую тан по обряду полил красным вином.

      Если у глубоко опечаленного Сабира была жена, которая, несмотря на агрессию мужа, помогала ему бороться с болью потери, то десятилетнего Руссу не утешал никто. И потому с кончиной бабушки в его жизни не осталось