Пока ненависть не разлучила нас. Тьерри Коэн

суетилась, бегала туда-обратно, из спальни в ванную, из ванной в спальню, то в испуге, то в эйфории. А я неподвижно стоял перед зеркалом.

      Это меня она одевала, причесывала и давала советы. Наставляла. Предостерегала.

      – Имей в виду, я на тебя рассчитываю, ты должен показать, что ты воспитанный мальчик. Я тебе уже говорила: очень многое зависит от впечатления, которое ты произведешь на учительницу. Сегодня решающий день. Ты идешь в школу! Нет, ты можешь себе представить? Сегодня начинается твоя жизнь! Как же я горжусь тобой!

      Мама застыла на месте и посмотрела на меня.

      – До чего хорош! Просто плакать хочется!

      Мама плачет по любому поводу. От песни про любовь, от романа в газете, от поцелуя в щеку, от неудачной прически, от подгоревшего жаркого.

      Я не уверен, что я так уж хорош, как она говорит, но мне это безразлично. Я в бермудах и клетчатой рубашке. У меня красивые коричневые ботинки и белые-пребелые носки почти до самых колен. Костюм для меня настолько непривычный, что я воздерживаюсь от какого-либо мнения.

      Мама торжественно протягивает мне темно-синий школьный халат и помогает надеть его с такой осторожностью, что мне начинает казаться, будто нейлон – очень хлипкая материя.

      – Я с таким трудом нашла его! Мне так хотелось, чтобы ты носил настоящий школьный халат, как все французские школьники. В Марокко такие носили только ученики самых богатых закрытых школ.

      И зачем она потратила столько времени на мое одевание, если закрыла мои бермуды халатом?

      Жюльен проходит мимо нас, он давно уже оделся. Остановившись, он взглянул на мое отражение в зеркале и пожал плечами. Ему не нравится, что сегодня я на первых ролях. Его поступление в эколь матернель[4] обставлено совсем не так торжественно. Для мамы эта школа тот же детский сад, ну, может быть, чуть получше. Настоящая школа – это там, где учат чтению, арифметике и всем другим наукам, открывая дорогу в будущее. А сад есть сад, и Жюльену приходится довольствоваться моей старой одежкой.

      – А где мой халат? – начинает он плаксиво.

      Мама разворачивает красный халатик и натягивает на него.

      – А почему не синий, как у Рафаэля?

      Мама не отвечает, она устремляется в спальню к нашему младшему братцу Оливье, ему два года, и он еще не принимает участия в наших разговорах.

      – А что написано у тебя на халате? – спрашивает Жюльен.

      Я только что спрашивал об этом маму, и она мне гордо ответила: «Жан де Лафонтен. Знаменитый писатель. Вы обязательно будете учить его басни».

      – Имя одного футболиста.

      – Надо же!

      Жюльен под впечатлением.

      – Классного?

      – Ага. Жюст Фонтен. Команда Реймса. Он там лучший.

      Брат наклоняет голову и смотрит на свой халат.

      – А на моем что написано?

      – Реклама. Порошок для чистки тубзиков.

      Жюльен посмотрел на меня с ужасом.

      – Мама!!! – отчаянно завопил он.

      – Успокойся! Я пошутил. Откуда мне знать, что там написано, дурачок!

4

Французский детский сад.