Пока ненависть не разлучила нас. Тьерри Коэн

отпустили! Я представил себе, как плачет мама, как воздевает вверх руки отец…

      – Но и это не худшее.

      Я оставил своих родителей в трагических позах, точно зная, что мне такого наказания более чем достаточно, и спросил:

      – А что еще?

      – Я должен извиниться перед сволочью Александром.

      – Ух ты! Но это уж слишком!

      Рафаэль

      Я боялся, что скажет отец. Человек спокойный, мягкий, он совершенно менялся, если речь шла о школе или учебе. Школа – святая святых, главное в жизни, показатель достоинств и недостатков, успехов и провалов, от которых зависит будущее.

      Отец прочитал записку и удивленно посмотрел на меня.

      – Ты? Дрался?

      Его недоверие говорило, что до сегодняшнего дня меня считали дома кроткой овечкой.

      – Я защищался.

      Отец повысил голос:

      – Ты прекрасно знаешь, что я не хочу, чтобы ты дрался. Если кто-то из ребят пристает к тебе или дразнит, ты должен подойти к учительнице и сказать, а не распускать руки.

      – Знаю, но он меня…

      – Не хочу ничего знать. – Отец сурово взглянул на меня и стиснул зубы. – Ты не должен был его бить. Точка.

      Он сердился на меня, и у меня защипало в горле.

      – Нет, ты послушай! Он сказал, что мне… Хотел…

      – Замолчи! Ты не имеешь права бить своих товарищей!

      Я расплакался. Слишком тяжкий день выпал мне на долю, я же еще не взрослый. Драка. Гнев Лапорта. Мои несчастные уши. Страх перед наказанием.

      – Реви, сколько хочешь! – сердито продолжал отец. – Как я завтра буду выглядеть перед директором? Дураком?!

      – Успокойся, Жак, – вступилась мама, чувствуя, что отец разгорячится сейчас без меры.

      – Успокоиться? Да как я могу успокоиться? Разве так я воспитывал своего сына? Хотел вырастить из него драчуна и бандита? Что я буду говорить директору? А если родители этого мальчика подадут на нас жалобу? Если мы с тобой пойдем из-за него в тюрьму?

      Папа любил все преувеличивать, но зрелище моего отца в наручниках и мамы, рыдающей у его ног, потрясло меня.

      Отец схватил меня за плечи и принялся трясти. Похоже, взрослым кажется, что детское недомыслие – это что-то вроде кожуры, от которой нужно избавиться, чтобы мозги освободились.

      Жюльен выскочил из соседней комнаты, наставив указательный палец на отца. Конечно, он стоял за дверью и подслушивал. До поры до времени он сдерживался, но больше не мог.

      – Отпусти его! Не смей ему делать больно!

      Все мы знаем, что Жюльен всегда вмешивается. Он вмешивается в любую ссору и всегда на стороне слабого. Дома его прозвали «защитником безнадежных». Я ценю мужество моего брата, но его вмешательство меня не радует. Сейчас папа разозлится еще больше. Первая пощечина достанется брату, все остальные мне.

      Жюльен, набычившись, чтобы придать себе весу, продолжает, дрожа от гнева и ужаса:

      – Он сказал, что Рафаэль еврей. И еще… говорил про его…

      Жюльен замолкает и показывает себе между ног.

      – Да! И он имел право защищаться, – заключает он дрожащим голосом.

      Речь адвоката закончилась. Речь короткая, сбивчивая, но действенная. Слова Жюльена подействовали