Полёт в Чаромдракос. Наташа Корсак

[101] – недоумевала Камилла.

      – Mon mari…[102] Мой муж говорит, так будет безопаснее. Что-то странное творится в Петрограде. Но тебя это никак не касается. Не волнуйся, – подбирая слова, уверила София. – У меня для тебя есть подарок.

      Она протянула Ками золотой образок с изображением странного мистического существа с глазами человека, а мордой обезьяны. И тот, оказавшись в маленьких ладонях девочки, игриво заблестел.

      – Это хранительница Парижа. Её зовут Стрикс. Когда-то этот образок подарила мне бабушка. Теперь я дарю его тебе. Уверена, когда-нибудь ты увидишь Стрикс вживую. А пока пусть талисман хранит тебя! Только спрячь его получше.

      Камилле так не хотелось расставаться с Софи, что она кинулась ей на шею и заплакала. Впрочем, уже через секунду она отпрянула и, шмыгнув носом, серьезно сказала:

      – Обязательно приеду. – И тут же унеслась в свою спальню.

      От неожиданности Софи вскочила, выронив из рук мокрый от слез платочек. Она подумала, что обидела Камиллу, и уже бросилась за ней, как вдруг Камилла вернулась ещё быстрее, чем исчезла. В руках она держала своего желтого бульдога.

      – Вот, это тебе! – сказала она и протянула Софи игрушку.

      – Тебе не жаль с ним расставаться?

      – Пусть он хранит тебя в дороге!

      – Так тому и быть, – воскликнула Софи и, подняв Камиллу на руки, закружила её, словно легкую фарфоровую куколку.

      Après[103] именинница пригласила своего учителя на обед. По-шмелиному тарахтя, к столу слетались и другие гости. Граф Абрамов с семьей, супруги Пиводаводкоделовы с детьми, ворчливая зажиточная тетка Рублева-Никифорова и князь Феодоровский, знаток столичных застолий. Но из всей этой компании как раз к Феодоровскому Камилла относилась лучше всех. Её смешил полулысый коренастый мужчина, издали напоминающий цирковую обезьянку. Князь частенько выпивал, оттого всегда и всем говорил правду. Георгий Штейн знал, что водку от него нужно ставить подальше. Стоило Феодоровскому накатить, как он тут же пускался в пляс, изображал и лошадку, и собачку и с ребячьей радостью катал на своей спине Камиллу. Девочка визжала от восторга, пришпоривая лакированными туфельками округлые бока своего «скакуна».

      Зато старуха Рублева-Никифорова жуть как не любила князя. А всё потому, что он знал обо всех её денежных махинациях и, напившись, нараспев рассказывал о них всем, кому посчастливилось оказаться рядом.

      – Ну, вот, кажется, все и собрались, – объявил хозяин дома. – Я предлагаю поздравить мою девочку, Камиллу Штейн с днем рождения и пожелать ей…

      – Много детей и внуков! – выкрикнули Пивоводкоделовы.

      – Денег! Богатства всесторонне охватывающего! – перебила их Рублева-Никифорова.

      – Позвольте, я договорю, – с легким укором сказал Штейн. И все притихли. – Так вот, девочка моя, я желаю тебе всегда оставаться таким же добрым и чистым ребенком и верить в чудеса. И они никогда тебя не бросят.

      – Ура! – захлопала в ладоши Камилла.

      – Вон чё, фи, – тихо процедила Рублева-Никифорова, потягивая коньяк.

      – И то верно, за чудеса! – поддержали Абрамовы.

      – И

102

Мой муж (фр.).

103

Позднее (фр.).