Стихотворения. 1911–1945. Зинаида Гиппиус

      С лестницы

      Нет, жизнь груба, – не будь чувствителен,

      Не будь с ней честно-неумел:

      Ни слишком рабски-исполнителен,

      Ни слишком рыцарски-несмел.

      Нет, Жизнь – как наглая хипесница:

      Чем ты честней – она жадней…

      Не поддавайся жадной; с лестницы

      Порой спускать ее умей!

28 мая 1916Кисловодск

      О:

      Знаю ржавые трубы я,

      понимаю, куда бег чей;

      знаю, если слова грубые, –

      сейчас же легче.

      Если выберу порвотнее

      (как серое мыло),

      чтобы дур тошнило,

      а дуракам было обидно –

      было! –

      сейчас же я беззаботнее,

      и за себя не так стыдно.

      Если засадить словами

      в одну яму Бога и проститутку,

      то пока они в яме –

      вздохнешь на минутку.

      Всякий раскрытый рот мажь

      заношенной сорочкой,

      всё, не благословись, наотмашь

      бей черной строчкой.

      Положим, тут самовраньё:

      мышонком сверкнет радость;

      строчки – строчки, не ременьё;

      но отдышаться надо ж?

      Да!

      Так всегда!

      скажешь погаже,

      погрубее, – сейчас же

      весело, точно выпил пенного…

      Но отчего?

      Не знаю, отчего. А жалею и его,

      его, обыкновенного,

      его, таковского,

      как все мы, здешние, – грешного, –

      Владимира Маяковского.

13 октября 1916

      «Опять мороз! И ветер жжет…»

      Опять мороз! И ветер жжет

      Мои отвыкнувшие щеки,

      И смотрит месяц хладноокий,

      Как нас за пять рублей влечет

      Извозчик, на брега Фонтанки…

      Довез, довлек, хоть обобрал!

      И входим мы в Петровский зал,

      Дрожа, промерзнув до изнанки.

      Там молодой штейнерианец

      (В очках и лысый, но дитя)

      Легко, играя и шутя,

      Уж исполнял свой нежный танец.

      Кресты и круги бытия

      Он рисовал скрипучим мелом

      И звал к порогам «оледелым»

      Антропософского «не я»…

      Горят огни… Гудит столица…

      Линялые знакомы лица, –

      Цветы пустыни нашей невской:

      Вот Сологуб с Чеботаревской,

      А вот, засунувшись за дверь,

      Василий Розанов и дщерь…

      Грустит Волынский, молью трачен,

      Привычно Ремизов невзрачен,

      След прошлого лежит на Пясте…

      Но нет, довольно! Что так прытко?

      Кончается моя открытка!

      Домой! Опять я в вашей власти –

      Извозчик, месяца лучи

      И вихря снежного бичи.

      Рано?

      Святое имя среди тумана

      Звездой далекой дрожит в ночи.

      Смотри и слушай. И если рано –

      Будь милосерден, – молчи! молчи!

      Мы в катакомбах; и не случайно

      Зовет нас тайна и тишина.

      Всё будет явно, что ныне тайно,

      Для тех, чья тайне душа верна.

      Ленинские дни

      «В