Кровь на мечах. Нас рассудят боги. Дмитрий Гаврилов

отозвался тот, что со сломанным носом.

      – А почему?

      – Лучше, – буркнул кто-то.

      Остальные нерешительно закивали, мол, да, лучше, и кровь сильнее, и нрав ближе к родительскому, и вообще… одним словом, лучше! Отец Добри окинул собравшихся пристальным взглядом, свел брови.

      – Так и здесь, – продолжал он. – Мать Вадима – первая дочь Гостомысла, а мать Рюрика, Умила, – какая? В ком Гостомысловой крови больше? В ком она сильнее? То-то же… А при Гостомысле как жили?

      – Жили, – буркнул кто-то.

      Вяч неодобрительно фыркнул, но ничего не ответил.

      – Закон есть закон, – понуро проронил детина с перебитым носом. – Вяч правильно говорит. Рюрик хорош, добр, но… не по правде он на княжеском престоле сидит. А от народа, который не чтит правду, то бишь закон Стрибожий, боги отворачиваются.

      И вновь молчанье стало зловещим, только лавки едва слышно поскрипывают. Думают мужики, многозначительно чешут макушки и бороды.

      – Так ведь Гостомысл сам решил, что править надлежит потомкам Умилы, – проговорил тот, что сидел напротив Вяча. – А Гостомысл хоть и слаб был в старости, а все равно князь. А у князя-то ума поболе, чем у нас, ему виднее было, что к чему.

      – Не сам он решил, – ответил самый старший, – я те времена хорошо помню. Гостомыслу сон был, дескать, из чрева Умилы произрастает древо, великое и плодовитое, и от плодов этих весь словенский народ насыщается. А уж волхвы истолковали, что нужно сынов Умилы на княженье звать.

      – Ну, так! – воскликнул спорщик. – Волхвы-то тоже поумнее нас будут! На то они и волхвы!

      Губы старшего растянулись в недоброй улыбке, глаза блеснули льдом:

      – Ага. А знаешь, кто из волхвов больше всех вопил тогда? Суховей! Помнишь такого?

      Спорщик нахмурился, помотал головой, а старший продолжил:

      – Премерзкий человек был, гнус самый натуральный. В пору, когда он Перуну дары приносил, ну тогда еще сам Перунов жрец мухоморами какими-то отравился и с весны до осени хворал, так вот в ту пору такая засуха случилась, такой мор…

      – Помню, – кивнул Вяч. – Жуткое время было. Мы даже хотели в Словенск идти, разыскать этого волхва и научить уму-разуму.

      После этих слов мужики задумались еще крепче. Добря ловил каждый вздох, каждый взгляд, забывшись, едва не выскочил из-под одеяла. Отец протянул устало:

      – Вот беда-то…

      Ему ответили не менее печальным голосом:

      – А че беда? Княжит Рюрик и княжит. Народ не обижает…

      – Сейчас не обижает, а что после будет? Особливо если мурмане еще понаедут.

      – Да ничего, – буркнул спорщик. – Не мужицкое это занятие – о делах княжества рассуждать. Сами разберутся, без нас.

      – Это как же без нас? – ахнул кто-то. – А сход народный на что?

      Вяч кивнул, его ладони сжались в кулаки, мышцы под потрепанной тканью рубахи вздулись.

      – Вот так всегда. Рассуждаем, потрясаем кулаками, грозимся, а как только до дела доходит – в кусты. А после на власть пеняем, дескать, и головы дырявые, и руки не чисты.

      Мужики