Русская смерть (сборник). Станислав Белковский

отравить меня хотели. Смертельный раствор водки с тазепамом. Водка «Зверская» от горно-алтайских товарищей. Принимаешь сто грамм – и тяжелый инсульт. Хуже, чем у Фролки Козлова. Ты – исполняющий обязанности. Ну и пошло, поехало.

      Почему он не орет? Почему?

      – А как бы мы тебя, Никита Сергеич, выпить заставили?

      – Через охрану. Там Семичастный ситуацию держал.

      – И что ты один бы стал пить?

      – Вы так придумали. Попробовать водку от горноалтайских товарищей. Чистейшую, родниковую. Специальная бутылка, только для товарища Хрущева.

      – А чего же не тормоза, не самолет?

      – Семичастный сказал: водка с тазепамом – самое простое.

      – Ну а Подгорный-то нам зачем? Я все придумал, Семичастный исполнил. Подгорный зачем?

      – А ты испугался, братец. Подельника решил взять. И взял. А потом его на Верховный Совет вместо Анастаса посадил.

      – Думаете, не стоило?

      – Мы ж на «ты», как Никсон с Киссинджером. Думаю, не стоило. Но это скажут Суслов с Андроповым.

      – Почему они?

      – Суслов – генеральным секретарем идет, Андропов – председателем президиума. Для Подгорного места нет уже. Ты разве не знаешь?

      – Нет еще. Я же к вам… то есть к тебе торопился. Коридор слишком длинный. Узкий. И холодно в нем. Не топят. В такой холодине никакая радиоточка не сработает.

      – Так ты устно все подтвердил?

      – Все подтвердил.

      – Хорошо. Я тебя надолго не задержу. Пойдем сейчас сходим к товарищу Сталину, и все насовсем.

      – Куда?

      – К товарищу Сталину. Иосифу Виссарионычу. В комнату 101.

      – А зачем?

      – Чтобы он решил. Что с тобой делать, дитя неразумное.

      – Разве он решает?

      – Иосиф Виссарионыч решает. Только что утвердил Суслова на генерального секретаря, Андропова – на председателя президиума. И тебя попросил привести. Я и привел.

      Хорошее настроение сменилось отчего-то на не очень.

      – Суслов же старый, и чеченец к тому же.

      – Не говори плохих слов. Про тебя же я не говорю. Михаил Андреевич Суслов чеченцем быть не может. Так товарищ Сталин сказал.

      И комната стала уже совсем светлою, что даже невыносимо. И глаза заслезились, как на фильме «Белорусский вокзал».

      Вот ты и просыпаешься. И там – три человека.

      Мужичок в белом – это Чазов, понятно, по очертаниям.

      Девочка в белом – медсестра, она капельницу ставит.

      А вот же сидит мужик в зимнем пальто и шапке. Прямо у постели больного в такой одежде сидит! Как это может быть? Как его пропустили? Охрана-то где? Бациллы одни, бактерии зимние, погибель кругом.

      А теперь вижу, когда меньше сливается и расплывается, что человек в белом – не Чазов будет, а профессор Лившиц, молодой, который невропатолог. Чазова, стало быть, сейчас нету. Он не круглосуточно дежурит при клинической смерти генерального секретаря, потому что ленивый.

      Сестра – Таня, как и полагается.

      А мужик в пальто – и не в пальто совсем. Это ряса. Значит, мужик – поп. Священник, как