Время жить и время умирать. Эрих Мария Ремарк

Иммерман! Сюда! С лопатами! Кто тут еще? Гребер! Хиршман! Бернинг! Штайнбреннер, вы за старшего! Вон та рука! Откопать и похоронить, если это немец! Бьюсь об заклад, что нет.

      Штайнбреннер прогулочным шагом подошел ближе.

      – Спорим? – спросил он. Голос у него был высокий, мальчишечий, и он тщетно старался держать его пониже. – А на сколько?

      Секунду помедлив, Мюкке ответил:

      – На три рубля. На три оккупационных рубля.

      – Пять. На меньшее не согласен.

      – Ладно, пускай пять. Но только деньги на бочку.

      Штайнбреннер рассмеялся. Зубы блеснули в неярком солнце. Ему было девятнадцать, блондин с лицом готического ангела.

      – Само собой, деньги на бочку! Как же иначе, Мюкке?

      Мюкке недолюбливал Штайнбреннера, но боялся его и соблюдал осторожность. Каждый знал, что тот махровый нацист.

      – Ладно, ладно. – Мюкке извлек из кармана черешневый портсигар с выжженным на крышке цветочным узором. – Сигарету?

      – А то.

      – Фюрер не курит, Штайнбреннер, – невозмутимо обронил Иммерман.

      – Заткнись.

      – Сам заткнись.

      – У тебя, похоже, не житуха, а лафа. – Штайнбреннер приподнял длинные ресницы, искоса глянул на него. – Подзабыл уже кое-что, да?

      Иммерман рассмеялся:

      – Я не очень-то забывчив. И знаю, куда ты клонишь, Макс. Но и ты не забывай, чту я сказал. Фюрер не курит. Вот и все. Тут четыре свидетеля. И фюрер правда не курит, это каждый знает.

      – Хватит болтать! – прицыкнул Мюкке. – Начинайте откапывать. Приказ ротного.

      – Ну, тогда за дело! – Штайнбреннер закурил сигарету, которой его угостил Мюкке.

      – С каких это пор в наряде курят? – спросил Иммерман.

      – Это не наряд, – раздраженно бросил Мюкке. – Кончайте треп и откапывайте русского. Хиршман, вы тоже.

      – Там не русский, – сказал Гребер. Он единственный проложил вверх по сугробу несколько досок и начал отгребать снег вокруг руки и груди. Теперь стал отчетливо виден сырой френч.

      – Не русский? – Штайнбреннер быстро и уверенно, как танцор, прошел по шатким доскам, присел на корточки рядом с Гребером. – А ведь правда! Обмундирование немецкое. – Он обернулся. – Мюкке! Это не русский! Я выиграл!

      Мюкке подошел тяжелой походкой. Уставился в яму, куда с краев медленно стекала вода.

      – Не понимаю, – проворчал он. – Без малого неделю одних только русских находили. Должно быть, этот из декабрьских, просто провалился в глубину.

      – А может, и из октябрьских, – сказал Гребер. – Здесь тогда наш полк проходил.

      – Чепуха. Не может быть, чтоб из тех.

      – Может. Здесь у нас был ночной бой. Русские отступали, и мы сразу двинули дальше.

      – Так и есть, – кивнул Зауэр.

      – Чепуха! Наш обоз наверняка подобрал и похоронил всех убитых. Наверняка!

      – А вот я не уверен. В конце октября уже были сильные снегопады. А мы в ту пору еще быстро наступали.

      – Второй раз повторяешь. – Штайнбреннер взглянул на Гребера.

      – Можешь и еще разок послушать, если охота. Мы тогда пошли в контрнаступление